Записки школьного учителя (СИ)

Елена Николаевна. Есть! (Задумавшись на секунду). А мне теперь конспекты переписывать? (Серьёзно). Или увольняться сразу? Что делать-то?

Вадим Григорьевич внезапно начал неистово хохотать.

Директор. Поучиться вам надо!

Елена Николаевна. А где?

Директор. Не где, а у других учителей! Как готовиться к урокам, как вести уроки. (Поворачивается к историку). А Вам, товарищ Уланов, я посоветовала бы…

Вадим Григорьевич. Да?

Директор. Не надо бы Вам так громко смеяться. Где Ваше хвалёное самообладание?

Вадим Григорьевич. Простите.

Директор с достоинством уходит. Возникает неловкая пауза. Елена Николаевна, словно обдумывает сказанное ей Марией Семёновной, наконец набирается духу и обращается к Вадиму Григорьевичу.

Елена Николаевна. А у Вас я могу поучиться?

Ирина Рудольфовна строит ей гримасы и вертит пальцем у виска.

Вадим Григорьевич. Я не лучший учитель. Сомневаюсь, что мои наставления пойдут Вам на пользу.

Елена Николаевна. Пойдут.

Комната в бараке.

Елена Николаевна нарядная, с причёской, в туфлях на каблуке суетится возле стола, без конца перекладывая тарелки со снедью с места на место, чтобы скудная сервировка выглядела бы более изысканно. Полученный результат ей вновь не нравится, и она снова переставляет тарелки. Тревожно посмотрит на свои часики на цепочке и снова принимается за «пересервировку», то и дело оглядываясь на дверь.

Наконец, раздаётся заветный стук в дверь.

Елена Николаевна. Входите… Прошу вас…

На пороге появляется Вадим Григорьевич, одетый строго и по-мужски элегантно (никаких излишних изысков и никакой неряшливости). Он мельком бросает взгляд на сервированный стол, потом быстро переводит взгляд на юную хозяйку скромного жилища.

Елена Николаевна. Проходите…

Вадим Григорьевич. (Показывая руками на куртку). Можно снять?

Елена Николаевна, волнуясь, кивает. Вадим Григорьевич деловито начинает раздеваться.

Елена Николаевна. А тапок нет…

Вадим Григорьевич. Какие пустяки, право! (Кивнув на накрытый стол). Не надо было. Мы будем только заниматься; шлифовать учительское ремесло.

Елена Николаевна. Это лишь формальность. Гостеприимство, ну и…

Вадим Григорьевич. Хлопотно. И затратно! Надо было бы всё же на нейтральной территории. Это лучше. Во всех отношениях!

Елена Николаевна. Там всегда может кто-то прийти.

Стук в дверь.

Елена Николаевна, удивлённая, идёт к выходу, жестом показывая историку, чтобы он проходил и усаживался за стол.

Разговор в дверях.

Голос Ирины Рудольфовны. Классно выглядишь! Чего? А? Нельзя к тебе? (Хохоток). А кому можно? Ладно, расскажешь завтра. Не расскажешь? Да не ору я! Это ты тихо мычишь чего-то, мычишь себе под нос. Сваливаю. А если я тебя вот так вот возьму и на свадьбу не приглашу? А? Обидишься тоже.

Елена Николаевна резко распахивает дверь.

Елена Николаевна. Хорошо, входи!

Ирина Рудольфовна входит, а потом застывает на месте, уставившись на историка, чинно, с прямой спиной сидящего за ломящимся от яств столом.

Ирина Рудольфовна. Здрассте… Я потом… Пока!

Она упархивает за дверь. А Елена Николаевна решительным шагом возвращается к столу.

Елена Николаевна. Мне сказали учиться у других. Учителей… Я и учусь!

Она гордо встаёт и начинает раскладывать салатики и ломтики колбасы по тарелкам. Вадим Григорьевич благородно хранит молчание.

Вадим Григорьевич. (В пространство). «Не унывай, садись в трамвай, такой пустой, такой восьмой».

Елена Николаевна. Какой чудесный детский стишок! Агния Барто?

Вадим Григорьевич. Мандельштам.

Девушка ставит перед ним полную тарелку и наливает в железную кружку красную жидкость.

Елена Николаевна. Морс.

Вадим Григорьевич. А-а-а, у вас наверное, день рождения сегодня. Что же вы не сказали?

Елена Николаевна (замирает с кружкой в руках). День рождения. Да. У моей мамы. У меня – весной. У мамы в конце ноября. Надо отметить!

Вадим Григорьевич. Конечно. А Ирочка не обидится?

Елена Николаевна. На обиженных воду возят.

Вадим Григорьевич. Жестоко.

Елена Николаевна. Зато честно.

Повисло молчание.

Вадим Григорьевич. Мне сорок один. (Пауза). И за всю мою педагогическую деятельность я толком так и не понял ничего. Пожалуй, зря Вы ко мне обратились. По головке Вас за это не погладят.

Елена Николаевна. А мне двадцать два.

Встаёт и поднимает стакан, приглашая присоединиться и своего гостя. Он тоже поднимается и участливо держит кружку с морсом в руках.

Вадим Григорьевич. За вас, за нас и за спецназ!

Он залпом опрокинул в рот кружку. Елена Николаевна пристально смотрит, затем принимается, не отрываясь, пить из своего стакана.

Вадим Григорьевич. Хороший морс.

Елена Николаевна. Смородиновый. (Пауза) А вы кем в детстве хотели стать?

Вадим Григорьевич. Офицером.

Елена Николаевна (оживлённо). «Есть такая профессия – защищать Родину».

Они странно стоят возле стола. Молчание затягивается. Наконец, осторожно, поглядывая друг на друга, усаживаются на табуретки.

Вадим Григорьевич. У меня отец – офицер. До Берлина дошёл. Потом как-нибудь расскажу о нём. Исключительным был человеком.

Елена Николаевна. Умер?