Заповедь

Я жадно ел, ловя на себе взгляды родителей, чувствуя, что предстоит серьезный разговор. Но пока я уминал пищу, отец не приступал к делу — молча смотрел в открытое окно, в которое заглядывали ветки вишни. Мать налила в чашку чай, я хлебнул глоток и застонал...

— Горячо? — спохватилась мать и потянулась к чашке.

— Остынет, — сурово прервал ее отец и обратился ко мне.

— Мы с матерью вот что надумали... — Он помолчал. — Отправим-ка мы тебя во Владикавказ.

— К дяде Мурату? — вырвалось у меня.

— Нет! — резко оборвал меня отец. — К Урузмагу. Две комнаты в этом доме принадлежат нам. Те, где жил Руслан. Там тебе будет хорошо. И Урузмаг присмотрит за тобой, и голодным не останешься. Фариза будет готовить тебе. Там ты и окончишь школу...

— Мы тебя не неволим, — подала голос мать. — Хочешь остаться — оставайся, решишь ехать — я тебе за ночь соберу, что надо, и завтра отец отвезет тебя...

— Сам решай, — жестко произнес отец.

Он сидел, опустив голову, и плечи у него безвольно обвисли — таким я его еще никогда не видел.

... Прожитый в городе год был тяжелым. Отец часто навещал меня, доставляя картофель, пироги, такие нежные, какие может печь только мама, сыр, муку, и хотя я сердился, требуя, чтоб он не отрывал от семьи им самим необходимое, но и здесь, в городе, оно было не лишнее: в магазинах полки быстро пустели, продукты приходилось приобретать на базаре, а цены там кусались.

Поначалу в новой школе настороженно отнеслись к моему появлению, да и замашки у меня были отнюдь не городские.

Позже благодаря шахматам ко мне пришло признание. Республиканская молодежная газета, сообщая о ходе соревнований на первенство парка культуры и отдыха, посвятила мне похвальные строчки. Они сделали меня своим не только в классе, но и в школе, по которой пронесся слух: десятиклассник бьет перворазрядников...

Своего я добился: на торжественном собрании, посвященном окончанию школы, мне вручили аттестат зрелости и золотую медаль, которые я сунул сидевшим в зале в своих лучших одеждах матери и отцу. Она расплакалась, а он взял их небрежно, всем видом показывая, что иного и не ожидал... Директор школы, которому мать и отец подошли пожать руку, сказал:

— Вы сына благодарите — он у вас умница и у него воля что надо, — и он обратился ко мне: — Говорят, ты в шахматы здорово играешь. Жаль, не сразились мы с тобой. Кстати, ты членам приемной комиссии университета не забудь упомянуть о своих шахматных успехах — обратят внимание... — Напоследок он посоветовал родителям: — Чем быстрее он сдаст документы в вуз, тем больше у него шансов удачно пройти собеседование и быть зачисленным без экзаменов, потому что в институтах имеется квота для медалистов. Так что поспешите: день-два побудет дома — и в путь...

Так родители и обещали ему сделать. Наутро я должен был приехать в Ногунал, чтоб собраться перед отправкой в Москву. В Брест перевели служить Руслана! Здорово было бы предстать пред очи брата и Нади! Почему бы мне не поехать в Брест? Поеду в Москву, пройду собеседование и махну в Брест. Соскучился я по Руслану. И маленького Муратика хочется увидеть!.. Нужен пропуск? А дядя Мурат на что? Уж просьбу героя гражданской войны уважат...

Три дня, проведенные под крышей родного дома, были суматошны. Целый день проходил в хлопотах: мать, я и Лариска укладывали чемодан, разбирали и вновь засовывали в него самые-самые необходимые вещи...

Каждый вечер разгорался спор, куда подавать документы.

— В университет бы ему, чтоб стать учителем-филологом, — настаивала мать.

— В инженерный бы ему надо, — ворчал отец.

— Иди в артисты, — советовала сестренка...

Другого мнения была Юлия Митрофановна.

— Слышал? В Московском университете открылось отделение журналистики. Тебе туда надо. Я до сих пор перечитываю твои сочинения. Особенно те, что на вольную тему...

— Пусть едет туда Борис Кетоев, — вырвалось у меня раздраженно.

— И ему подходит, — старательно проигнорировала мой тон она. — Я вижу тебя, Алан, журналистом. Это профессия трудная, но влиятельная...

— Пойду в авиаконструкторы...

Плечи ее поникли...

— А жаль... Может, ты и прав... А жаль...

Дома меня ждал сюрприз. Рядом с моей кроватью стоял фанерный чемодан, в который мы вместе с матерью уложили мое барахлишко, а к нему крупной бечевкой была привязана... осетинская люлька! Я ворвался на кухню, откуда несло вкуснятиной и с детства знакомыми пряностями. Мать и Езетта колдовали над плитой, готовя гостинцы для Руслана, Нади и Муратика. Я гневно запротестовал, не желая брать с собой провизию, твердя, что дорога займет не один день и продукты в пути испортятся. Заглянувший на шум в кухню отец многозначительно сказал:

— Подарки везут, не только чтоб порадовать сына, но и для того, чтоб сердце дарящего успокоилось, — и кивнул на жену.

Мать заявила:

— Предки осетин бывали в пути не одну неделю. Вон прадед твой отправлялся к болгарам, на войну с турками и брал с собой телятину в долгую дорогу, и ничего, не жаловался! Следует только умело уложить да залить маслом...

Я сдался, поняв, что спорить с нею — только себе во вред, но тут вспомнил, отчего примчался сюда.