Заповедь

... Фашисты, на которых мы наткнулись в тот же день, не давали ни минуты покоя маленькому отряду и преследовали его неделю. Из пятнадцати пограничников в живых осталось всего пятеро, да и то благодаря смекалке и отчаянной храбрости Крючкова, сумевшего направить гитлеровцев по ложному следу. Пройдя без привала километров двадцать, отряд оторвался от преследователей.

Три месяца спустя мы наткнулись на партизанский отряд. Его командир, бывший работник райкома партии, напрямик заявил Крючкову:

— Фронт далеко. Не выйти тебе к своим. Вливайся в наш отряд и бери командование на себя...

Я стал взрывником. Отряд находился вблизи оживленных трасс, и дел было много. Помогло мне меньше думать о Лене и еще одно неожиданное приключение.

... Я вспоминаю ту снежную, морозную ночь, когда группе взрывников, чтоб не замерзнуть, ничего не оставалось, как рискнуть и свернуть в деревушку, постучаться в окно крайней избушки, напроситься на ночлег. Испуганная хозяйка хотела зажечь керосиновую лампу, но Волков вовремя выбил у нее из рук вспыхнувшую спичку. В темноте мы улеглись прямо на пол, вокруг потрескивавшей горящими поленьями печки.

— Алан, ты дежуришь, — приказал Волков. — Через два часа сменю.

Я сел у окна, подышал на заиндевевшее стекло, сделал в узорах глазок и, положив автомат на колени, замер. Веки предательски смыкались. Тараща глаза, я упрямо боролся с дремотой и усталостью. Подошла хозяйка, прикоснулась к плечу, приблизила лицо, пахнуло мятой и еще чем-то знакомым-знакомым.

— Попейте чайку, — услышал я мягкий девичий голосок, и в ладони у меня оказалась горячая чашка. — Сахара нет, так я вам вареньице положила.

Потом она еще раз приблизилась и поставила на подоконник горшок, шепнув:

— Попробуйте суп грибной с ушками.

Я, не сдержавшись, обнял ее рукой и почувствовал сквозь ткань сарафана, как вздрогнула она, взяла меня за руку и потянула за собой... Ее тело соскучилось по мужской ласке. И я, забыв осторожность, окунулся в ее объятия...

— Спи, я покараулю, — шепнула она, когда я выбирался из глубокой перины. — Чуть что — толкну тебя.

Она разбудила всех, когда стало светать. Я увидел ее лицо и обрадовался: хозяйка была молода и красива...

По пути в лагерь я сунул руку в карман полушубка и вытащил сверток — кусок сала.

С тех пор всякий раз, когда путь взрывника шел поблизости от деревушки, я отпрашивался и делал крюк, чтобы навестить Зосю. Вот уже который месяц только здесь, в этой избушке, я чувствую, что живу. Только здесь я верю, что буду жить и дальше.

Однажды в отряд влилось пополнение из остатков попавшего в окружение полка. Вечером в землянку ввалился высокий солдат и весело рявкнул:

— Ну-ка, где здесь мой земляк?

И при тусклом свете коптилки было заметно, какие широкие у него плечи, а талия узкая, как у девицы на выданье. Солдат воскликнул:

— Ха! Как не узнать нос и брови кавказца?! Это ты и есть Алан Гагаев, отчаянный рубаха-парень и гроза фашистов?! Горжусь тобой, земляк! — он крепко обнял меня, по обычаю осетин трижды прижался щекой к щеке и изо всех сил хлопнул ладонью по спине. — И не гадал, что в белорусских лесах встречу осетин... А впрочем, куда нас только не заносит! — Представился: — Рубиев. Но легче запомнить мое имя: Казбек!..

***

Кто-то осторожно открывает ставни. Моя рука тянется к изголовью кровати, нащупывает ствол автомата, прохлада которого придает уверенность. Я приподнимаю голову с пуховой подушки. Бледный свет сумерек смутно вырывает из темноты тонкую шею и до неправдоподобия широкие плечи женщины. Облегченно вздохнув и опустив голову, я утопаю в перинах. С нежностью поглядываю на женщину. Она тянется вверх, стараясь достать шпингалет. Лицо обдало прохладой ворвавшегося в растворенное окно лесного воздуха. Зося несколько раз глубоко вдохнула его и выглянула в окно.

— Зося, — позвал я — голос прозвучал хрипло...

Она не слышала меня, всматриваясь в лес. Там, в чаще, меня ждут Волков и Нырко. Но у меня еще есть время. Я бесшумно подошел к окну, положил Зосе руки на плечи, резко повернул ее и крепко обнял.

— Теперь я не скоро приду, — сказал я с сожалением. — Когда еще в ваших краях окажемся... Мне пора, — заспешил я.

Зося порывисто повернулась ко мне.

— Не уходи! — стала умолять она. — Чую: больше не увижу тебя! Останься!

— Да что это с тобой? — подивился я. — Никогда тебя такой не видел.

— Не уходи! Ты не должен уходить! — сказала она опять и вдруг добавила: — Нельзя! Понимаешь? Нельзя тебе уходить!

... Она смотрела, как я ел, смотрела напряженно, будто запоминая, потом не выдержала, сказала, чуть не плача:

— Вон и Кувшин живет себе дома — и никто его не трогает... Каждую ночь милуется с Катькой. — В сердцах добавила: — А тебя ждешь месяцами! — и залилась слезами.

Я не смотрел ей в глаза. У меня никогда не было такого прощания. Видно, и впрямь что-то случится. Нехорошее предчувствие охватило наконец и меня.

— Пора, там ждут меня.

А через два-три дня отпрошусь и вновь навещу ее, чтоб успокоить, поговорить с ней серьезно. Как я люблю эту приземистую хатенку! И ее хозяйку!

***