Перед глазами Рыжегривой волчицы стал Куцехвостый волк, который, спасая её от рук двуногого зверя, погиб храброй смертью. Она хорошо запомнила убийцу своего друга. От преследования ушла высоко в горы, чтобы вернуться и отомстить за него и за себя человеку с кирпичным лицом и пахнущим дурманящим запахом.
Волчица мчалась, пригибаясь, к кустам. Впереди маячили редкие кустарники красной малины, островки карликовой берёзы, слева, вдоль главного протока Рубас-чая, тянулась длинная череда высоких гор. Справа чернел лес. Рыжегривая волчица приостановилась, чуть отдышалась, а затем во весь дух помчалась в сторону глухого ущелья. В этих местах она оказалась впервые. Сюда, как она чуяла, не ступает нога двуногого зверя. За время бега она не раз попадала в ямы, закрытые сверху плавучим зеленым налетом, а внутри наполненные неприятно пахнущие затхлой болотной водой, но чудом спаслась.
Напрягая последние силы, перепрыгивая с кочки на кочку, она упорно уносилась вдаль, под защиту Джуфдага. Она не раз больно падала, не раз кубарем скатывалась с отвесных скал. Лапы, бока, живот болели, они были в ссадинах и кровоподтеках, испачканы липкой грязью. Но она целенаправленно неслась вперед, чтобы потом вернуться и отомстить…
День шел к вечеру. Небо было без единого облачка. Но вдруг образовалась такая тьма, что Рыжегривая волчица затерялась в ее густоте. Подул ветер, деревья закачались и заскрипели. Слушая голоса леса, она тряслась от страха, готовая провалиться сквозь землю. Казалось, люди с ружьями окружали её со всех сторон, бесновались в темноте, ожидая, когда она выскочит на открытую местность. Но она все глубже зарывалась в пожухлые листы под пнем березы, инстинктивно чувствуя, что в этот раз смерть пронеслась мимо нее.
Так, в муках и тревогах пробегали дни. Рыжегривая волчица не могла привыкать к чужим для нее местам, где нет ни ее детенышей, ни Куцехвостого волка, даже врага Шархана. От одиночества, тоски по детенышам, Куцехвостому волку, долгих поисков надежного убежища в горах волчица обмякла, ослабла. Одиночество угнетающе действовало на нее. Она никак не могла забыть потерю своих волчат, напарника, родных мест, охотничьих угодий. До того она затосковала, что по ночам даже перестала выть. Она сутками угрюмо рыскала по незнакомым местам, не находя успокоения. Её сердце разъедала тревога, в глаза вкралась печаль. Так, в мытарствах, проходили недели, месяцы.
В последнее время ей стало так тяжело и тоскливо, что она даже перестала охотиться, а ночи напролет проводила в жалобных завываниях. В один из вечеров волчица не вынесла сердечных мук, сорвалась с приютившего ее места и понеслась в сторону своего заброшенного логова…
Девица смешанных кровей
Шах-Зада, в жилах которой смешалась кровь многих родов и племен, в том числе и славянская кровь (прабабушка по материнской линии была славянка), выросла девушкой сказочной красоты. Красота ее была необычной: цветом глаз, кожей лица, своими манерами она была похожа на европейку, а темпераментом, взрывным характером, расцветкой волос – на восточную красавицу. Своим необычным происхождением она могла бы сбить с толку любого ценителя восточной и европейской женской красоты. Шах-Зада в детстве, отрочестве была слегка полноватой. К пятнадцати годам она вытянулась, засияла, зарядилась огромной внутренней энергией, силой, обаянием и неизъяснимой красотой. Табасаранским в ней было только живое воображение. Ее тело, цвет кожи, плавная походка притягивали к себе внимание не только мужской части населения. Горячая восточная кровь у нее на лице отражалась легким золотистым загаром, а славянская степенность коже тела придала матово-светлый цвет. Восточная мудрость, славянская рассудительность научили ее учтивости, сдержанности, способности решать самые сложные вопросы просто и легко.
Особенно хороши были ее широко раскрытые светлые глаза, глаза породистой кошки с густыми длинными ресницами. Ее глаза, в зависимости от настроения, места нахождения, настроения, попадания на сетчатку зрачка световых гамм, начинают по-особому светиться. Переливаясь, блестящие и чувственные, они меняются от бесподобного небесного, зеленого, бирюзового до серо-зеленого, серо-голубого, цвета морской волны. Это есть свидетельство слияния в ней энергии двух кровей, яркости широких равнин, горных вершин, песков морских прибрежных пустынь. В её жилах текла и благородная кровь. И сознание того, что в ней есть аристократические корни, и что она своей красотой затмевает всех девушек и женщин этого округа, порождало в Шах-Заде своеобразное честолюбие.