Застывшее эхо

А от плюрализма тела – во всяком случае, в субъективном мире – пока что не видно ничего, кроме добра, хотя он неуклонно ширится и крепнет. Уже и сегодня язык не сразу поворачивается назвать инвалидом даже человека, прикованного к креслу, если в этом кресле он срывает аплодисменты на спортивных состязаниях, путешествует по миру, производит фурор на научных конференциях… Такие инвалиды наводят на мысль, что мы все еще руководствуемся пещерными нормами здоровья и нездоровья: называем более здоровым того, кто с большей легкостью мог бы выжить в дикой тайге, а не того, кто более успешно выживает в современном цивилизованном обществе: подсознательно мы продолжаем считать основной средой своего обитания «природную», а не социальную среду. Человек, который в центре пустыни погибнет, если иссякнет вода в колодце, здоров, а человек, который в центре города погибнет, если иссякнет инсулин в аптеках, болен. И только потому, что колодец – «естественная» система, а фабрика инсулина – «искусственная».

Ну хорошо – инвалида в коляске я готов снять с обсуждения: все-таки он практически лишен естественных средств передвижения (хотя и блестяще это компенсирует искусственными – как все мы компенсируем нехватку скорости автомобилем, а нехватку крыльев – самолетами и вертолетами). А рассмотрим менее контрастную и более распространенную пару: одному дарована природой фантастическая система пищеварения, способная справляться с политурой, хлорофосом, дихлофосом, так что, приводя в изумление собутыльников, он дотягивает аж до сорока и оставляет без средств к существованию четырнадцать дебильных детей от одиннадцати мам. Другой с детства вынужден сидеть на диете, остерегаться острого, крепкого – и так и остерегается до восьмидесяти восьми лет в окружении преуспевающих детей и прелестных внуков. И вот первый опять-таки здоров, а второй нездоров… Нет, со стороны Всемирной организации здравоохранения было не так уж глупо включать в определение здоровья совокупность всех физических, социальных и психических возможностей, позволяющих человеку справляться с жизненными невзгодами, – здоровье человека все-таки не то же самое, что здоровье животного. Здоров ли горбун? В свое время его организм великолепно справился с болезнью, нарастив такую костную систему, которая спасла его от неминуемой гибели: горб – это курган победы над смертью. Причем обладатель этого горба очень часто оказывается силен, умен и всего только… Всего только не соответствует определенным антропологическим стандартам: исчезни стандарты – и он немедленно обрел бы отменное здоровье, потому что его физические, социальные и психические качества позволяют ему лучше многих и многих справляться со всеми сюрпризами, на которые так щедра действительность. Со всеми – кроме наших предрассудков. Иначе говоря, при допущении плюрализма в сферу физических свойств человека мы смогли бы уже без всякого сарказма повторить слова проповедника, ответившего горбуну, который стал пенять ему на несовершенство отдельных божиих творений: для горбатого и ты очень хорош.

Кто-то блондин, кто-то брюнет, кто-то лысый… Лысые, похоже, уже давно победили в борьбе за равноправие, а вот горбуны еще нет. Сами того не замечая, мы часто подгоняем себя под некие якобы гигиенические, медицинские, научные, а на самом деле чисто эстетические либо устаревшие стандарты. Мы завидуем крупным, рослым людям, хотя, как правило, дольше живут сухонькие живчики. В очень многих случаях, может быть, даже в большинстве, иметь эстетические стандарты совсем неплохо – здоровье вообще не должно служить высшей ценностью, – но вместе с тем стандарты не должны вступать в непримиримую борьбу с нашими генетическими данными. Накачивание физической силы нередко приводит к прямо-таки профессиональным болезням, загар провоцирует новообразования, а анорексию (самоубийственное голодание) иногда называют болезнью отличниц: если уж девушка, наделенная повышенной ответственностью и волей, решает сделаться худенькой, тогда как для нее нормально быть полной…

Особенно обидно, что конфликт коллективных идеалов («норм») с индивидуальными биологическими ограничениями ударяет по лучшим! А потому плюрализация физических норм сберегла бы очень много нервов, а то и жизней – в противоположность плюрализации поведенческих норм. Физические стандарты уже много десятилетий в необразованных слоях оберегаются несравненно тщательнее, чем в образованных: заикание или маленький рост поэта, сутулость или косоглазие профессора, брюшко или пришепетывание менеджера едва ли не придают им дополнительного обаяния в глазах их поклонниц, крупный начальник чуть ли не рисуется, влагая под язык валидол, – хуже ли это, чем скрывать нездоровье?