Завтра будет вчера

Вытащил пальцы и, дернув змейку на своей ширинке, одним сильным толчком вошел в нее, потянув за волосы к себе, заставляя прогнуться назад и перехватывая ее за горло. Сукааа. Как же я голодал по ней все эти годы. Вошел и зарыдать хочется от ненависти к ней, потому что мне хорошо… мне, бл**ь, так хорошо, что раздирает всего изнутри. Первым толчком в нее, не сдерживая низкого стона. Не удержался и впился жадно губами в ее шею сбоку, слизывая капли дождя, задыхаясь от наслаждения и от горечи. Потому что меня опять накрывало, и я чувствовал во рту привкус уже собственной горечи.

* * *

Дернулась вперед, когда рывком задрал вверх кофту и впечатал меня в себя. Не пускает, грубо удерживает одной рукой, прижимаясь твердой эрекцией и тут же осторожно пальцами по спине… Резким контрастом, от которого зарыдать хочется, и я давлю в себе всхлипы, безуспешно пытаясь вырваться, пока он все сильнее вдавливает меня в себя.

Сильно сжимает грудь, а я прокусываю губу до крови, чувствуя, как сворачиваются в тугие комочки соски. Не хочу. Господи, как я не хочу этого. Не хочу снова чувствовать его настолько в себе. Нет, не физически. Даже если возьмет — плевать. Мне больше нечего терять. Он уже забрал у меня когда-то все: честь, уважение, сердце, и душу. Заклеймил меня собой, заранее выбрав свалку, на которую выкинет, как использованный мусор. Ему не унизить меня больше, чем тогда… Единственной, кто мог меня унизить теперь, была я сама… вздрагивая от прикосновений его пальцев. Там, где медленно проводит ими, снова вспыхивают искры пламени… Как когда-то… в другой жизни. В той, где я горела вместе с ним. Где не кусала губы, чтобы не застонать, когда впивался пальцами в мои бедра. Чертово тело. Как же я ненавидела его сейчас. За то, что продолжает отзываться на его запах, на его близость, от которой кружится голова. Будто не только он чужой, но и оно. Не мое — чужое. Принадлежит только этому подонку, потому что ни разу за эти годы не отреагировало на других. Ни разу за пять лет.

Глотаю слезы, скорее, по инерции пытаясь оттолкнуть его от себя. Понимая, что бесполезно. Он словно хищник, вонзившийся клыками в шею добыче. Не отпустит, пока не убьет, пока она не перестанет биться в конвульсиях… не отпустит.

Дернул назад за волосы, а я кричу безмолвно от резкой боли и прострелившего по позвоночнику возбуждения. Адская смесь, от которой слезы на глаза наворачиваются. Никчемная… Такая ничкемная и беспомощная сейчас.

Как легко было испытывать на расстоянии ненависть… как легко было упиваться ею каждый день. Но я ошиблась. Нужно было ненавидеть не его — себя. За то, что такая ничтожная рядом с ним. Задуши. Прошу, задуши. Прекрати эту агонию. Мы в ней слишком долго сгораем. Целую вечность. Прекрати ее сейчас, доведи дело до конца.

И тут же застонать, когда почувствовала его в себе. Стон вперемешку с рыданием, потому что болезненное наслаждение прокатилось судорогой по телу, а когда язык его на шее ощутила, закрыла глаза, сильнее прогибаясь и сжимая его изнутри первой волной удовольствия, накатывавшего издалека. Откуда-то из глубины, где, я думала, умерло все. Способность чувствовать, способность возбуждаться и хотеть… гореть. Да. Ощущать, как сгораешь в чертовом пламени острого желания.

Поцелуями — укусами спускается по шее к ключицам, остервенело двигаясь во мне, оставляя метки на коже, а у меня перед глазами все те же треклятые розы. Капли моей крови… Той самой агонии в его руках.

— Ненавижу, — не знаю, вслух или мысленно… кусая запястья, чтобы не застонать, чтобы не унизиться еще больше, если это вообще было возможно.

— Ненавижу, — ломая ногти о пластик подоконника, закричав, когда вышел полностью и рывком на всю длину ворвался. А внутри уже вторая, третья волна… одна за другой. И я уже не могу сопротивляться — хватаю воздух широко открытым ртом, глотая холодные капли дождя, попадающие в рот.

— Ненавижууууу, — судорожно сжимаясь от самой мощной, последней волны, пронесшейся цунами и захлестнувшей с головой, утянувшей к самому дну, заставившей закричать, выгнувшись и судорожно сжимая его изнутри.

* * *