Завтра будет вчера

— А вы… — сиделка замолчала, ожидая ответа, но я видела в ее глазах живой интерес, прикидывает, то ли я прислуга в этом доме, то ли гость.

— Меня зовут Нарине. Я здесь ненадолго.

— В гости значит, — она кивнула, явно не удовлетворившись ответом, но не продолжая расспрашивать, снова покатила вперед коляску, приглашая кивком головы на прогулку с собой. Видимо, устала от постоянного молчания своей подопечной. Я бросила взгляд на охранников и последовала за женщинами. Вполне возможно, мне понадобится помощь этой сиделки.

Она пригласила меня на вечернюю прогулку, и я с готовностью согласилась. Мне нужно было как можно чаще примелькаться перед охраной и слугами, чтобы мое появление на улице не вызвало ненужного интереса и внимания.

Светлана Викторовна рассказывала мне о Капралове. О том, какой он добрый, замечательный и внимательный человек, как заботится о своей матери, любит и ухаживает за ней. А я в этот момент стягивала ладонями рукава блузки, скрывая следы от его пальцев, и думала о своей матери, которую он превратил в такой же ходячий труп. Единственное, что не давало ей сдаться окончательно, — это Артур. Даже не я… если бы не было именно Тура, она давно бы опустила руки и покорно приняла ту судьбу, которую Артем для нее приготовил. Возможно, стала бы такой же бледной тенью самой себя.

— Иногда она разговаривает. Несет полный бред, — сиделка запнулась, видимо, осознав, что перешла некоторые границы, но я сжала ее ладонь рукой, и она заметно расслабилась, — иногда это просто несвязные предложения. Иногда требует чего-то. Но очень редко. Обычно она молчит и слова не скажет. Даже сыну.

— А он?

— А что он? Переживает. Бывает, часами пытается разговорить ее. Жалко парня. Молодой ведь. Мог бы оставить мать в больнице. Все равно она ничего не поняла бы. И никто бы ведь и слова ему не смог сказать. А он привез сюда, старается, надеется на что-то еще.

Женщина повернулась ко мне, бросив очередной любопытный взгляд. Наверняка, всю голову уже сломала, в качестве кого я тут нахожусь. Не прислуга, но и не гость, так как хозяин дома исчез практически сразу после моего "приезда" сюда. Я сделала вид, что не понимаю этих взглядов, и застыла, увидев уже отцветающие розы, к клумбам которых мы подошли. И в голове его голос: "Какие бы цветы ты хотела видеть на своей могиле… красные розы превосходно здесь будут смотреться…".

Я вздрогнула, остановившись и качая головой.

— Давайте обратно повернем?

— Давайте. А ты не побудешь здесь немного, Нарине? Я ненадолго, — сиделка многозначительно посмотрела на меня, и я, выдавив из себя улыбку, молча кивнула ей. Когда она скрылась из вида за стеной особняка, я присела на корточки перед матерью Артема, разглядывая ее. Сердце замерло от жалости к этой слабой больной женщине, лишившейся всего, что она имела. И пусть не богатства, не сытую жизнь, но самое важное для жены и матери — мужа и сына. И не только их, но и себя. Что чувствует она в те редкие мгновения, когда приходит в себя? Какую боль в себе таит эта навязанная ей диагнозом психиатра застывшая маска безысходности? Кем бы она ни была ЕМУ, она в первую очередь была такой же пленницей, как и я.

Я протянула руку, чтобы вытащить из ее волос сухой лист, принесенный порывом ветра, как вдруг она схватила меня пальцами за запястье и сжала на удивление так сильно, что я даже вскрикнула. Поймала ее взгляд, и оторопела, увидев, как в нем появилась осмысленность… узнавание. Она узнала меня, ее зрачки расширились, а дыхание стало рваным и тяжелым.

— Тыыы… тыыы, — не говорит — шипит, продолжая удерживать меня за руку.

Я постаралась улыбнуться ей и мягко обхватила ладонью ее пальцы, пытаясь высвободить запястье.

— Здравствуйте, Мария Владимировна.

— Тыыы, — она сильнее впивается пальцами в мою руку, — верни мне Антона. Верни мне Антона.

Она почти кричит, а я беспомощно оглядываюсь по сторонам, ища глазами ее сиделку.

— Это ты забрала. Вы забрали. Вы все. Верни мне сына. Верни мне моего сына. Вернииии.

Я не поняла, что произошло дальше. Меня просто отшвырнуло от нее на землю животом вниз. Я снова вскрикнула, поднимаясь на ноги и растирая запястье ладонью. Артем сидел на корточках перед матерью и целовал ее морщинистые ладони, успокаивая, шепча тихо какие-то слова.

— Артем Александрович, — Светлана Викторовна подбежала к ним и всплеснула руками, глядя на нас троих.

— Успокойте ее, — Процедил сквозь зубы и, рывком содрав меня с земли, потащил за собой.

— Отпусти меня, ублюдок. Отпусти, — шиплю ему, стараясь не закричать, не напугать еще больше больную женщину, — отпусти или я так заору, что ее никто не успокоит.

— Только попробуй, дрянь, — прижал к себе, впиваясь пальцами в талию, а в глазах такая ненависть, которую никогда до сих пор не видела. Все же умеешь любить, Капралов? Хоть кого-то, кроме себя, но умеешь, — И я действительно закопаю тебя прямо под теми розами.

— Так сделай это. Прямо сейчас. Лучше под землей, чем под тобой.