Завтра будет вчера

Вот теперь она честная. Ненавидит. И правильно. Пусть ненавидит, и ни слова лжи. Мне так больше нравится. И драть ее на части так намного легче и вкуснее. Сжимает меня сокращающейся плотью, а я, не сдерживаясь, рычу ей в ухо, сминая грудь жадными ладонями, кусая ее за шею, поворачивая лицо к себе, сжимая скулы, чтобы сожрать ее "ненавижу", попробовать его на вкус. Остро-терпкое, жжет на языке огнем. Вкус крови у ее слов и дыхания. Моей крови. Жрет меня, сука, живьем уже сколько лет, а я пью ее ядовитое дыхание и двигаюсь в ней все быстрее и быстрее, пока все тело не прострелило адским оргазмом, от которого я сам зарычал ей в губы, насильно удерживая за голову, не давая увернуться, затыкая ей рот своими стонами, кончая в нее, пачкая, клеймя. Стирая всех, кто там был после и до меня. Между мной и мной. Сильнее стиснул, прижимая к себе в последнем длинном толчке. Разжал руки, видя, как падает на подоконник, а я попятился назад, натягивая штаны и застегивая ширинку.

Вышел из комнаты, не сказав ей ни слова. Опустошенный до полного онемения. И в то же время ощущая проклятое чувство триумфа от того, что она здесь, и теперь мне по хрен на ее мнение. Будет так, как я хочу. А пока что я хочу ее. Зверски хочу.

Отдал приказ следить за каждым ее шагом, выполнять просьбы, но не выпускать за периметр дома. По любому вопросу связываться со мной. Если я не на месте.

Глянул на часы и выматерился. Не думал, что наш разговор с ней затянется так надолго. Опоздал на встречу с партнерами Тараса. На ходу набирая номер своего помощника, сел за руль и повернул ключ в зажигании.

* * *

Он давно ушел, а я все сидела на полу возле подоконника, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Во рту металлический привкус крови, а мне, словно маньяку все мало, мне хочется еще и еще кусать губы, впиваться зубами в нежную плоть, чтобы кровь не каплями — струями стекала по подбородку. Та самая жалкая иллюзия, что он силой взял. Что не разрывало от бешеного удовольствия на тысячи кусочков, каждый из которых корчился от наслаждения. Иллюзия того, что смогла, избавилась за эти годы ненависти от ничтожной зависимости. Зависимости от него. Я вскинула голову вверх, услышав, как подъезжают машины, и раздаются громкие крики, перекрывающие шум дождя. На шатающихся ногах встать в полный рост, держась за стену руками и опереться локтями о подоконник, глядя, как закрываются массивные кованые ворота с небольшой будкой справа, типа пропускного пункта.

Негнущимися пальцами поднять штаны и застегнуть пуговицу, продолжая изучать территорию из окна. Огромную территорию, огороженную по периметру увитым цветами забором. Моя тюрьма, из которой мне нужно сбежать в ближайшее время, чего бы мне это ни стоило.

Бросилась к своей сумке, лежавшей на тумбочке возле кровати, перерыла ее всю и радостно вскрикнула, тут же прижав ладонь ко рту и оглянувшись на дверь. Капралов настолько уверен в том, что я не выберусь отсюда, что даже не забрал мою кредитку, вытащив только телефон. Спрятала карточку под матрац и снова подошла к окну, продолжая наблюдать за воротами.

ГЛАВА 22. Нарине

Это была война. Самая настоящая война, состоявшая из бесконечного числа битв, из тысячи смертей, сотен тысяч смертей, из ненависти и жестокости. Каждый раз, когда он заходил в эту комнату, ставшую моей тюрьмой, мы оба знали, что начинался очередной раунд нашей персональной войны, в которой он должен был сломать меня, раскрошить на куски, а я не могла позволить ему это. Смеялась окровавленными губами, сопротивляясь каждый раз и этим доводя его до исступленной ярости… хотя иногда мне казалось, что злился он не на меня, а на себя. За то, что продолжает приходить ко мне. Не понимая, зачем делает это. Почему не решит все и сразу.

И я тоже не понимала. Иногда спрашивала его, а в ответ — злой взгляд исподлобья и верхняя губа подрагивает, будто, если бы мог — разорвал бы на месте, но что-то ему не давало. А я… мне уже было все равно, почему он до сих пор не убил меня, почему продолжает мучить, почему никак не решится закончить наши обоюдные страдания. А, впрочем, может, он получал удовольствие именно в этом — в моем ожидании собственной боли и унижения. Что решила бы моя быстрая смерть? Видимо, для него этого было мало, и он решил растянуть ее в бесконечность.

Захлопывал за собой дверь, и я сползала на пол по стенке и молча плакала, сжимая себя руками. Яростно начинала растирать себя ладонями, чтобы стряхнуть с кожи его прикосновения, но они там — синими метками по всеми телу, не давая забыть, не давая отключиться.