Завтра будет вчера

Мы оба сполна поплатились за содеянное. Только он так не считает, не верит, что я полную стоимость ошибок своих оплатила. В кредит на пять лет с бешеными процентами.

* * *

Перехватил ее руки, продолжая в глаза смотреть и отравляться ядом снова, потому что она мне лжет. Я это кожей чувствую. Лжет, сука такая. Снова.

— Хочешь сказать, мы квиты? Возможно. Скорей всего, да. Но я это потом решу. Позже. Когда всю правду сам узнаю.

И ударом кулаков у ее головы, глядя в проклятые черные омуты. Погружаясь в них глубже и глубже.

— Потому что лжешь, сука. Ты мне лжешь. Кто там? Любовник твой? Отвечай, — еще один удар у ее лица, и хрустят костяшки пальцев, — Ребенок чужой? Что ты от меня прячешь? Чего боишься, мать твою? По хер. Молчи. Я сам узнаю.

Развернулся и пошел к двери.

* * *

Не понимает слов моих… в них он видит все ту же войну. Только как он не понимает, что не будет в ней победителей никогда? Кусаю губы, чтобы не рассмеяться. Чтобы правду всю не выплеснуть ему в лицо. Ты же не выдержишь ее, Артем. Правды этой. Хотя почему я решила, что для тебя это значило бы столько, сколько и для меня? И едкий страх, что, если узнает об Артуре, заберет у меня ребенка. Столько ненависти в нем ко мне… что и полюбить его не сможет. Даже пытаться не станет.

Говорит о любовниках, а мне в него впиться ногтями хочется, раздирая до крови это идеальное лицо, искаженное злобой. Спросить, неужели не видит, насколько я его? Не понимает, что не смогла бы… не позволила бы никогда ни другим, ни себе.

Когда к двери пошел, не выдержала, бросилась за ним и обхватила руками сзади. Меня продолжает трясти от самого настоящего ужаса. Шепчу или кричу — сама не понимаю. Не слышу голоса своего, слов. Чувствую их только. Оно, каждое, дикой агонией в груди отдаются.

— Пожалуйста, не трогай, Артем. Богом заклинаю. Всем святым, не тронь их. Умоляю. Хочешь на колени стану, в ногах у тебя валяться буду? Не езди туда. Оставь их. Пожалууйстаааа.

* * *

Руками обхватила, а меня бить крупной дрожью начинает. С такой силой, что я челюсти сжимаю до хруста. Впервые прикоснулась ко мне сама… Сердце ее мне в спину бешено колотится. Раньше я б за это сдохнуть мог, а сейчас только осознание нервы полосует. Опять ради них… Ради своих. Ни разу не ради меня.

Повел плечами, сбрасывая ее руки, оттолкнул от себя с такой силой, что она упала на спину, тут же пытаясь встать, чтоб удержать меня.

— Если бы видела, как твой брат пушку на меня наставил, так же к нему бросилась бы умолять, а, Нари? Или сама б на курок нажала?

Распахнул дверь и с яростью захлопнул, повернул ключ в замке и медленно спустился по лестнице. Она все еще кричала там, но я ее не слышал. Я больше не хотел ее слышать. Я хотел все узнать сам.

* * *

— Не умоляла бы. Ни за что. Встала бы перед тобой, слышишь, Капралов? Встала бы, черт тебя побери…

Ему плевать. Он задал вопрос, но не хочет слышать моего ответа, потому что сам все решил когда-то за меня.

Если бы ты тогда предоставил мне выбор… если бы рассказал все это… И я замолкаю, понимая, что не знаю, как поступила бы.

Бьюсь в истерике, колотя кулаками по двери, захлебываясь слезами.

Поговорила бы… я бы поговорила с ним. Потому что не могла без него тогда. А в нашей с ним истории это было бы гораздо больше того, что мы имеем сейчас.

Ему же сейчас мало просто унизить меня. Мало держать возле себя в заточении и трахать, как самую обыкновенную шлюху. Он хочет лишить меня всего.

Бросилась к окну и распахнула его настежь, чтобы увидеть, как его машина останавливается у ворот, и он дает каки� то указания охранникам насчет меня. Я это знаю, потому что вижу, как они поворачиваются в мою сторону и пристально смотрят на меня.

Автомобиль сорвался с места и исчез за воротами, и я сорвалась тоже. Вниз кинулась из окна, упав прямиком в кусты роз. Не замечая ни ободранных коленей, ни боли от впивающихся во все тело шипов, побежала к воротам, чтобы поймать взглядом лишь клубы пыли, забивающиеся в ноздри, в рот, в легкие.

ГЛАВА 24. Артем

Когда-то я зарекался, что не буду пить, что никогда не стану таким, как мой отец. Но, видать, с генетикой не поспоришь. Я накачивался коньяком уже несколько дней в номере отеля с тех пор, как прилетел из Армении. Накачивался до чертей наяву и до пьяных галлюцинаций. Говорил сам с собой, с ней, с отцом и с Антоном. Иногда скулил, как побитый бродячий пес, прислонившись лбом к стене, или вырубался на полу рядом с очередной пустой бутылкой.