Завтрашний ветер

на педсовет не поднимая глаз.

Молчун,

ходящий в школьных стеньках разин

стоит он

антологией немой

ошибок грамматических и нравственных,

а все-таки не чей-нибудь,

а мой.

Мне говорят с печалью на лице:

«Есть хобби у него —

неотвечайство.

Ну отвечай же, Петя,

приучайся!

Заговори хотя бы при отце!

У вас глухонемой какой-то сын.

В нем —

к педагогам явная недобрость.

Позавчера мы проходили образ

Раскол ьникова...

Вновь молчал, как сыч...

Как подойти к такому молчуну?

Ну почему молчал ты,

почему?»

Тогда он кедом ковырнул паркет

и вдруг отмстил за сбритые волосья:

«Да потому, что в заданном вопросе

вы дали мне заранее ответ...»

И тут пошло —

от криков и до писка:

«Я спрашивала,

как заведено,

по всей методологии марксистской,

по четким уложеньям гороно...

Ну что ты ухмыляешься бесстыже?

Вы видите теперь —

нам каково?

Вы видите, какой ваш сын?»

«Я вижу».

И правда,

вдруг увидел я его.

...Мы с ним расстались после педсовета.

Унес он молчаливо сквозь толпу

саднящую ненайденность ответа

и возрастные прыщики на лбу.

И я молчун,

хоть на слово и хлесток,

молчун,

который мелет без конца,

зажатый,

одинокий, как подросток,

но без огца...

У меня есть еще два сына—Саша и Тоша. Их по-

ка не вызывают на педсоветы, поскольку Саше —

только шесть, а Тоше—пять.

Когда я учил Сашу читать, дело шло туго, но он—

очевидно, по Фрейду—мгновенно прочел вслух слово

«юбка». Как большинство детей на земле мои сыно-

вья постоянно около юбок, а не около моих шляю-

щихся неизвестно где штанов. Саша вовремя начал

ходить, вовремя заговорил. У Саши странная смесь

взрывчатой, во все стороны расшвыриваемой энергии

и неожиданных приступов подавленной сентименталь-

ности. Он может перевернуть все кверху дном, а по-

том вдруг замирает, прижавшись лбом к окну, по ко-

торому ползут струйки дождя, и долго о чем-то ду-

мает.

Тоша плохо отсасывал молоко, не рос, лежал

НепОДВИЖВО. Родничок на его голове не закры-

вался.

— Плохой мальчик. Очень плохой... — проскрипе-

ла знаменитая профессор-невропатолог и безнадежно

покачала безукоризненно белой шапочкой.

В наш дом вошло зловещее слово «цитомегалови-

рус».

Но моя жена — англичанка с так нравящимся всем

кавказцам именем Джан—не сдавалась.

Она не давала Тоше умирать, не давала ему не

шевелиться, разговаривала с ним, хотя он, может

быть, ничего не понимал. Впрочем, говорят, дети

слышат и понимают все, даже когда они в материн-

ской утробе.

Однажды рано утром Джан затрясла меня за пле-

чо с глазами, полными счастливых слез:

— Посмотри!

И я увидел над боковой стенкой детской кроват-

ки, сделанной из отходов мрачного учрежденческого

ДСП, впервые поднявшуюся, как перископ, белоку-

рую головку нашего млалшего сына с уже полусмыш-

леными глазами.

Цитомегаловирус сделал свое дело — он успел

разрушить часть мозговых клеток. Но неистовая

Джан с викторианским упорством раскопала новей-

шую программу физических упражнений, когда три

человека не дают ребенку отдыхать, двигают его ру-

ками и ногами и заставляют его самого двигаться.

Непрерывный труд. Восемьдесят упражнений с деся-

ти утра до шести вечера. Тогда другие клетки акти-

визируются и принимают на себя функции разру-

шенных.

Появились помощники. Некоторые оказались спо-

собными лишь на помощь всплесками и быстро ис-

парялись, исполнив разовый гуманистический долг.

Я заметил, что многие могут быть добровольцами

лишь по общественному поручению, а добровольное

добровольчество им неведомо. Но были и те, кто ра-

ботали, как волы.

Конечно, сама Джан. Ангел-хранитель нашей

семьи, бывшая калужская медсестра Зина, которой

Тоша сказал свое самое первое в жизни «Зн».

Геодезистка-татарка Валентина Карнмовна с

вкрадчивой кочевничьей походкой и черносливнымн

глазами — «Ки». Украинка Вера, защитившая дис-

сертацию о воспитании детей у японцев, хотя она ни

разу не побывала в Стране восходящего солнца по

причинам, от нее не зависящим, — «Ве». Аспирантка-

психолог, сибирячка, по происхождению из ссыльных

поляков, Марина—«Ряэ. Знаменитый ватерполист, а

ныне просто хороший человек — Игорь. Студент-аб-

хазец Валера, тайно пишущий стихи, из которого

никогда не получится поэт, но зато получится пре-

красный отец — «Ле». Похожий на Илью Муромца

и одновременно на миллионера Савву Морозова,

поддерживавшего большевистскую подпольную орга-

низацию, шофер и бильярдист Вадим, приносящий

в подарок то выигранные им бронзовые подсвечники,

|| банку маринованных белых грибов из тоскующего

ПО нему родного Ярославля — «Ди». Мой старший

• ми Петя — «Пе». Самые дисциплинированные по-

мощники — английские студенты из института рус-

ского языка для иностранцев, напевающие Тоше во

Время упражнений его любимую песенку сВ1аск

1Пеер», соперничающую только с «Крокодилом Ге-

ний». Тоша их называл так: «Дж», «Э», «Ру»,

\ -«>. А трудное имя Джупа он как по волшебству

произнес сразу.

Образовался целый интернационал, поднима-

ющий на ноги ребенка. Этот интернационал разми-

нал его, мял, как скульптор мнет глину. Этот интер-

национал лепил из него человека. И благодарный

за это маленький человек прилежно ползал по полу,

дуя на маячащие перед ним зажженные спички, со-

ня, взбирался и спускался по лестнице, переверты-