Человеческий мозг настроен на близость с природой – это часть нашего наследия, воспринятая нами от охотников и собирателей. Мы вряд ли можем утверждать, что садоводство заложено в нашей ДНК, но некая врожденная связь с растениями в нас, несомненно, есть, поскольку от этого зависело выживание наших далеких предков, – отсюда и глубокая человеческая близость к природе, и наша склонность развивать понимание привычек и свойств растений. Практика земледелия и культивирования растений по мере ее развития опиралась на эти навыки, сочетая их с человеческим инстинктом заботы. Наша способность заботиться – одна из тех особенностей, которая отличает нас как вид, и мы выделяемся среди приматов в той степени, в какой способны делиться пищей и ухаживать за больными. Однако все рассказы о нашей доисторической эпохе, как правило, сосредоточены на достижениях, которые свидетельствовали о превосходном человеческом интеллекте и техническом мастерстве. Но, по всей вероятности, именно изменение роли заботы сформировало ранние отношения человека с растениями.
Антрополог Тим Ингольд подчеркивает, что мы не можем «создавать» или производить плоды земли, мы можем только обеспечить условия для их роста. Верования охотников-собирателей, утверждает он, отражают эту реальность. Выращивание растений и разведение животных не так уж сильно отличается от воспитания детей. «Забота об окружающей среде, – пишет он, – подобна заботе о людях: она требует глубокого, личного и нежного участия, участия не только ума или тела, но и всего нашего существа в его нераздельности»[159]
. В противоположность этому западная культура, напротив, отдает приоритет идеям о господстве человека над природой.Наше колониальное прошлое изобилует контактами и взаимодействиями, в которых участвовали поселенцы, прибывшие в отдаленные земли, вооруженные идеями о покорении природы и господстве над ней, неспособные осознать ценность гораздо более древнего способа отношения к земле. Один из таких примеров случился в 1843 году, когда исследователь британского происхождения Джеймс Дуглас[160]
сошел на берег на южной стороне острова Ванкувер, расположенный у северо-западного побережья Северной Америки. Дуглас работал в компании Гудзонова залива[161], и ему было поручено найти участок под сельскохозяйственные угодья, рядом с которыми можно было бы создать новую факторию. В отличие от окружающей остров береговой линии – «унылой дикой природы» и густых негостеприимных хвойных лесов, – это место в его южной части, как он писал, было «идеальным раем». Это были луга, где из моря голубых цветов поднимались древние дубы Гарри[162], а воздух трепетал от миллионов бабочек. На лугах росли самые разнообразные цветы, в том числе несколько видов лилий, но именно густота цветов камассии обыкновенной (Дуглас ошибался, думая, что это был нетронутый «Эдем», поскольку на самом деле это был дом племени леквунгенов из группы индейских народов салиши, живущих на побережье Британской Колумбии, которые занимались охотой и собирательством в этих местах в течение тысяч лет. Народ леквунгенов летом жил в сезонных лагерях, а зимой – в постоянных деревнях, питаясь лососем, кореньями и ягодами. Мужчины охотились и ловили рыбу, в то время как женщины собирали самые разнообразные растения, включая хвощ, папоротник, пастернак и клевер. Они также собирали фрукты и орехи, выкорчевывали съедобные луковицы цветущих растений, таких как камассия и лилия. Глядя на этот пейзаж глазами старателя, Дуглас рассматривал их кормовые угодья как «необработанные, пропадающие зря земли».
Более ранние путешественники познакомили леквунгенов с картофелем, который они выращивали ниже лугов с камассией, где почва была достаточно влажной, чтобы он мог давать щедрый урожай. Глядя на эти участки, довольно легко было понять, что они обрабатываются, но Дугласу и в голову не могло прийти, что и цветущие луга с их интенсивными лилово-голубыми цветами и величественными деревьями тоже могли возникнуть благодаря вмешательству человека. На самом деле луга считались священными. Каждый из них представлял собой сад, в котором семьи леквунгенов ухаживали за своими собственными участками[163]
, которые передавались из поколения в поколение по материнской линии.