– Надежды на терраформирование пошли прахом? – не удержался я.
– Что-то в этом роде. А холм скоро совсем круглый стал. Потом пошел ветер, песок с него слетел, и выяснилось… Это – туча.
– Туча?
– Да. Натуральная, грозовая. Оторвалась от земли, поднялась в небо. Повисела для порядка. А потом из нее и посыпалось… Вот что, думаете, посыпалось?
– Не знаю. Вода?
– На Деметре-то? В пустыне? Нет, Немов. Грибы.
– Грибы?!
Еремин усмехнулся:
– Ну да. Грибной же дождь.
Он поднялся на плот, взял капсулу-буек. Привычным движением вскрыл Н-пространство.
Я наблюдал за тем, как быстро двигались его руки, как ловко шарили в недрах буйка длинные пальцы. И думал. О Деметре, которая вырастила из гриба тучу, а из цифрового кулона – башню. О словах Еремина, на что способна обезьяна, если ее допустить к управлению Н-пространством. И впервые – об «Интерстаре». О том, насколько его решения целесообразны.
– Мы, конечно, сделаем все по инструкции, – продолжал Еремин, будто читая мои мысли. – Но Деметра – структура сложная. Мы никогда не знаем, как она отреагирует. В частности, на гены старения. «Фотографии» хотя бы взять – уже повод насторожиться.
– Фотографии?
– Да. У нас рабочие давно практикуют. Берешь фотографию, зарываешь в песок. Вот как раз вечером. Куда закопал – на то место памятный камушек. А ночью они приходят.
– Кто?
– Родственники. Друзья, знакомые. Домашние животные, наконец. Словом, те, кто на фотографиях изображен.
– Они… материальны?
– Ну как сказать. Зависит от качества снимка. И от бумаги. Фотографии должны быть бумажными – такие держатся дольше всего.
Я молчал. Я долго молчал, пока он извлекал из Н-пространства генетический модуль, снимал защиту, помещал устройство в посевной буек. Гены старения. А может, это и правда вариант обуздать планету?
Нет. Обезьяны в космосе, ответил себе я. Макаки, которые не знают, к чему прикоснулись. Мартышки, не имеющие понятия о том, что делать, когда находишь очки.
– Готово. Посмотрите.
Я повел плечом. Стряхнул наваждение, словно надоедливую муху.
– Вот, – бодро, по-военному отчитался Еремин. – Капсула установлена, буек на автомате. Будет висеть над местом посева, сбросит капсулу, когда получит команду. В принципе, сброс можно задать сейчас. А можно и с отсрочкой установить.
– А мнемокристаллы? – спросил я. Он недоуменно посмотрел на меня, и тогда я добавил: – Кто-нибудь придет, если мнемокристаллы закопать?
Начальник Дальней помедлил, прежде чем ответить.
– Придет. Только продержится максимум минут двадцать. Да и качество… так себе.
– Ничего. Мне достаточно.
Я повернулся и спрыгнул с плота. Его голос догнал меня уже на земле:
– Немов, ну так что? Ставим посев сейчас или с отсрочкой?
– С отсрочкой, – нащупывая на груди мнемокристалл, ответил я.
На низкой полке тикают часы. Тик-так. Старинный механический будильник – сейчас уже такие не производят. Время путается среди колесиков и шестеренок, двигает стрелки вперед. Отмеряет секунды, оставшиеся до пуска посевной капсулы. Секунды перетекают в минуты. Минуты умножаются в часы.
Нет, до утра у меня еще есть время. Я надеваю маску, встаю.
Ночь на Деметре – вся в сиянии золотистых лун. За ними не видно звезд, все предметы отбрасывают тройные тени. Через тернии – к терниям.
Она ждет меня у камня, под которым я спрятал мнемокристалл. Маленькая искорка в своем белом платье. Острые коленки, как у большинства детей, острые локти. И большие, в пол-лица, немного изумленные глаза.
Тик-так. Шесть. Шесть лет прошло с твоей смерти на Ио. И до запуска посевного буйка теперь та же цифра. Шесть. Часов.
– Садись. – Она похлопывает ладошкой по плоскому камню.
Я качаю головой, отступаю. Мои ботинки уже захлестывает песок.
– Не бойся, – смеется. – Я не буду тебя проращивать.
– Кто ты?
Она протягивает мне руку.
– Не сядешь? Тогда давай пройдемся.
Какое-то время я колеблюсь, потом беру ее пальцы в свои. У нее слегка влажная, теплая ладонь.
– Кто ты?
Она смотрит на меня снизу вверх. До боли знакомая и до жути чужая.
– А кто решает, каким будет утро? Или в какой цвет покрасить небо? Или когда наступит следующий день?
– Я не совсем тебя понимаю.
Тик-так. Время путается в шестеренках. Я чувствую его так, словно я – секундная стрелка. Весь мир, вся Вселенная – огромный циферблат под прозрачным стеклом.
Она вздыхает. Крепче сжимает мою ладонь.
– Пап, а ты ведь когда-то сочинял стихи. Зачем перестал? Зачем бросил?
– А почему не должен был?