И я подумала обо всех случаях, когда могла бы попасть в беду и не попала. Один раз меня допрашивали ночью, когда я брала интервью в Северной Дакоте. Копы спросили, откуда я, порекомендовали некоторые местные достопримечательности и отпустили, ограничившись предупреждением. В принципе, на меня никто косо не смотрел, когда я ездила на «Халене». Хотела бы я списать это на хорошую карму или какое-нибудь космическое благословение, но факт остается фактом: я белая. Разумеется, это играет свою роль.
После РТР я последовала за племенем в Эренберг. Однажды вечером, когда мы ужинали в соседнем трейлере, я поняла, что поднос с едой стоит на туалетном ведре хозяйки – закрытом и запечатанном. Дома мне стало бы не по себе от такого импровизированного стола. Здесь это просто мелкая деталь интерьера. У нас было мало места, и мы использовали его как могли.
Через две недели, сделав всё необходимое, чтобы оставить «Халена» на долгой парковке, я вылетела домой, в Нью-Йорк. Было странно вернуться в мою квартиру в Бруклине. Когда живешь в маленьком кузове, клаустрофобия постепенно сходит на нет, на ее место приходит ощущение своей уютной норки. Стены близко, окна закрыты, до всего необходимого можно рукой дотянуться. Ты как будто в лоне матери. С утренним пробуждением приходит ощущение безопасности, даже если ты не сразу вспоминаешь, где вчера припарковался.
Из-за этого мое возвращение оказалось не таким гармоничным, как я предполагала. Несколько дней я просыпалась по утрам и не понимала, где я. Обычный матрас казался слишком широким. Стены были слишком далекими, потолок – слишком высоким. Из-за этого пустого пространства я чувствовала себя беззащитной и растерянной. Солнечный свет, струившийся в спальню, казался слишком ярким. Один раз, еще в полусне, я сначала приняла свое окно за заднее стекло фургона.
После первой недели дома смятение прошло. Но на его место пришло кое-что другое. Я скучала по «Халену» и кочевникам. Я хотела вернуться на дорогу.
Глава 9. Опыт просвекления
Кемпинг в глуши был только началом. Скоро мой фургон освоил новые территории. Во время моей последней поездки в пустыню я посетила «Большую палатку» – автомобильное шоу, где рекрутеры ищут желающих на сезонные работы по всей стране. Улыбающаяся женщина вручила мне листовку с надписью «Испытай вместе с нами опыт просвекления!».
Ежегодный сбор сахарной свеклы давно уже приводил меня в недоумение. Судя по описаниям, для пожилых людей это тяжелый труд, и реклама подобных вакансий на мероприятии, где собираются седовласые зрители, казалась неуместной. Я внимательно прочла листовку, где красовалась цитата неизвестного, который описывал свою работу как «немного изматывающую, но без перенапряжений». Мне это почти ни о чем не говорило. О сборе свеклы я знала в основном по отзывам людей, собравшихся в Кварцсайте.
«Было холодно. Шел снег. Было мокро», – говорила мне Гретхен Эрб, когда мы сидели в ее фургоне Fleetwood Bounder RV 1999 года. Во время ночной смены в Миннесоте она работала на улице при минусовой температуре, собирая документы у водителей грузовиков и «принимая образцы»: кладя в плотные мешки по четырнадцать килограммов свеклы и перетаскивая их на «станцию», откуда их забирали в лабораторию, где замеряли уровень сахара в клубнях.
Другой работник, шестидесятидвухлетний Брайан Гор, рассказал мне о сборе урожая в Монтане, где он водил грузовик с отломанной дверцей. Через отверстие его закидывали свеклой – некоторые клубни достигали размеров грейпфрута, – которая свалилась с неисправной транспортной ленты. «От этой свеклы у меня синяки были!» – возмущался он, добавляя, что это было похоже на обстрел из свекломета. Но, по его словам, он всё равно может туда вернуться, потому что нуждается в деньгах. «Работа недолгая, так что вытерпеть можно, – говорил он. – А вот если представить, что и в далеком будущем так же придется свеклой швыряться, то и с ума сойти можно».
И я записалась на сбор свеклы.