Жан Брюс. Детективы

Серов казался равнодушным. Григорьев понял, что ни на какую помощь с его стороны ему надеяться не приходится. Однако, Григорьев носом чувствовал, что здесь что-то нечисто. Владимир не мог быть виновен в гибели одного из его людей.

Он простился и сел в машину. Было пасмурно, птицы низко летали над землей.

— Возвращаемся, — бросил он шоферу.

Он закурил сигарету и решил не бросать это дело. У него убили сотрудника, и он хотел знать, кто и почему. Никто не помешает ему провести неофициальное расследование.

И в первую очередь заняться Манновой.

Глава 12

Мистер Смит с интересом смотрел на входившего Говарда. Молодой капитан улыбался.

— Что случилось? — спросил большой босс.

— У нас есть новости о сто семнадцатом!

Вялое белое лицо мистера Смита осветилось.

— Уф! А я, честно говоря, начал рвать на себе волосы!

Говард не мог удержаться от того, чтоб не бросить ироничный взгляд на лысый череп своего шефа.

— Рожайте, старина! — приказал тот.

Говард кашлянул в кулак.

— Меня особенно тревожит, что наш агент женщина, что должна была встретить сто семнадцатого в Ногликах и помочь добраться до Погоби, до сих пор не подает признаков жизни. Это очень тревожно!

Мистер Смит нахмурил брови, отчего его очки сползли на нос.

— Что вы рассказываете? Так есть у вас новости или нет?

Говард неторопливо объяснил:

— Есть. Двести тринадцатый обнаружил Юбера в Погоби и сделал все необходимое в соответствии с инструкциями, переданными ему нами.

— Превосходно. Они знают друг о друге?

— Нет. Двести тринадцатый категорически воспротивился этому. Он хочет оставаться неизвестным… — Держите меня в курсе. Что еще?

* * *

Федор Глазовский был пьян, сильно пьян. Юбер, активно помогавший ему прийти в это состояние, спросил себя, что будет, если молодого лейтенанта увидят в таком состоянии начальники. Вне всяких сомнений, его вычеркнут из списка летного состава; в самом лучшем случае запретят летать на реактивных самолетах.

Комната Глазовского находилась в домике, стоявшем возле ангаров. Он украсил ее стены своими акварелями, которые все изображали самолеты. Там же было несколько фотографий Глазовского в летной форме, сделанных на корейской войне. На двух из них он гордо опирался ногой на дымившиеся обломки: остатки сбитых им самолетов. На комоде стояли два фотопортрета: один — довольно пожилого мужчины во фраке; другой — женщины с мягким и благородным лицом, окруженным седыми волосами. Глазовский был похож на женщину. Между портретами стояла миниатюрная позолоченная гондола, совершенно неожиданная в этом уголке света, на которой было написано по-французски: «На память о Венеции».

Пьяный Глазовский немного заплетающимся языком рассказывал Юберу, изображавшему такую же степень опьянения, чтобы упростить разговор:

— Невинность я потерял в Италии, — словоохотливо объяснял русский летчик. — В посольстве был итальянский персонал, в том числе одна женщина, лет, наверное, сорока, весившая на двадцать кило больше, чем нужно. Это случилось зимой, когда у меня начиналась ангина. Врач прописал мне висмутные свечи, я это хорошо помню. Их надо было менять каждые три часа. Мария, ее звали Мария, очень оригинально для итальянки, вызвалась делать это ночью… Но, может быть, вам неинтересно, Стив?

— Что вы, интересно, — ответил Юбер. — Она была похожа на Ирину Витинову?

Федор секунду поколебался.

— Очень, — ответил он, — хотя она была брюнеткой, а Ирина блондинка. Она была толстой, очень толстой, а Ирина худенькая.

— Очень худенькая, — бросил Юбер, сильно кивнув головой.

— Очень худенькая, но не тощая, — запротестовал Федор. — Не тощая.

— Ирина занимается любовью лучше, чем Мария? — спросил Юбер искренне заинтересованным и дружеским тоном.

Федор ответил через несколько секунд:

— Не знаю, старина. Правда, не знаю…

— Вы не помните, как прошло с Марией?

— Нет… То есть, я очень хорошо помню. Она была жуткой шлюхой и имела огненный темперамент. Нет, не в этом дело… В общем… между Ириной и мной еще ничего не было.

Юбер контролировал свое дыхание и время от времени, когда молодой лейтенант смотрел на него, морщился, как пьяный.

— Она не хочет?

— О! Хочет… Она полностью согласна. Я ее прямо спросил об этом! Я ей сказал: «Дорогая Ирина, вам доставит удовольствие заняться со мной любовью?» А она мне ответила, что умирает от желания. Мило, а?

— Раз она согласна, — удивился Юбер, — чего же вы ждете?

Федор бессильно развел руками.

— Случай, старина. Случай! Полковник ревнив, как тигр, и всякий раз, когда его жена выезжает из лагеря, он делает так, чтобы я остался здесь. Заниматься этим тут неудобно. Ирина все-таки не такая женщина, которую можно взять тайком в темном коридоре или на столе. Нет, я хочу, чтобы у нее осталось хорошее воспоминание о первом разе. Хотя бы о первом…

— Вы совершенно правы, и эта забота делает вам честь, — наставительно сказал Юбер.

— Правда?

Федор снова налил водки себе и наполнил стакан Юбера. Тот стал расхаживать по комнате с единственной целью: вылить спиртное в глиняный горшок, стоявший на углу стола, в тот момент, когда лейтенант будет смотреть в другую сторону.