— Да, кажется. Молодой идиот. Он расшибет себе голову…
— Сколько ему лет?
— Двадцать пять. Сопляк! На пятнадцать лет моложе нее! Каково, а?
Юбер встал со стула и пошел отрегулировать слишком шумевшую печку, обойдя стол, заваленный русскими книгами по ведению боевых действий в воздухе. Стены были заклеены фотографиями женщин и самолетов. Там имелся довольно ловкий монтаж, наверняка, произведение Скирвина: лежащая на диване почти голая красотка, у которой из широко раздвинутых ляжек вылетал МИГ-15.
Скирвин проследил за взглядом Юбера и хохотнул:
— Спрашиваешь себя, почему он вылетает оттуда вместо того, чтобы влетать?
Юбер пожал плечами.
— Сегодня вопросы метафизики меня не интересуют, — сказал он, возвращаясь на свое место.
Скирвин посерьезнел.
— Это не метафизика, а пропаганда, — объяснил он наставительным тоном. — Здесь, как и в Америке, много пропаганды. Ее едят на завтрак, обед и ужин и даже спят с ней. Я делаю, как все. Ты удивлен? Когда надо, я умею быть лизоблюдом. Это произведение, которое ты видишь во всей красе, представляет Россию — мать всех народов, рождающую оружие победы!
— Сам бы я ни за что не догадался, — уверил Юбер с наигранным восхищением. — У тебя там что-то есть, старик! — Он постучал себя по голове.
— У меня кое-что есть не только там, — ответил Скирвин. — Сам не понимаю, что я делаю в этой дыре.
— Сходи к Ирине.
— Она исходит слюной по прекрасному лейтенанту Глазовскому. Когда она в таком состоянии, ее невозможно просить о маленькой услуге.
Он плюнул в корзинку для бумаг.
— Все женщины сумасшедшие!
Вдруг он забеспокоился, впервые показывая признаки опьянения:
— Ты ведь мне друг, Стив, да? Я могу тебе все это говорить?
Юбер успокаивающе улыбнулся:
— Если хочешь сменить пластинку, расскажи мне о Глазовском. Где он заслужил все те награды, что увешали его грудь, будто панцирь?
— В Корее. Восемь зарегистрированных сбитых самолетов противника. Глазовский Федор для дам — это тот еще парень. Его отец был дипломатом, и он жил с ним в Италии и Египте. Недолго, но все-таки…
Юбер мягко спросил:
— Все-таки что?
Скирвин бросил на него странный взгляд.
— Ничего.
Что-то необъяснимое сжало Юберу горло. Словно знак судьбы: Федор Глазовский, Ирина Витинова и Томас Скирвин — треугольник, в котором разыграется партия.
Скирвин резко встал и повел своими широченными плечами.
— Пить больше нечего. Пошли в бар.
Юбер тоже встал.
— Ты мне до сих пор не сказал, в чем состоит твоя работа здесь. Раз ты взял меня в помощники, я имею право знать?
— Слушай меня внимательно, дружище: помощник мне нужен, как собаке пятая нога. Если я взял тебя сюда под мою личную ответственность (он передразнил чекиста, предупреждавшего его), то только потому, что иногда мне хочется поговорить на том поганом языке, что используется в Штатах, и поговорить с человеком, который сам хорошо говорит на нем и не повторяет каждую секунду: «Произноси четче, Томас, и говори медленнее, если хочешь, чтобы тебя поняли». В конце концов от этого начинает тошнить.
Он подтолкнул его к двери.
— Пошли, поговорим, в бар. И поговорим на американском!
— У тебя, старик, — сказал Юбер, — тоска по родине.
Скирвин остановился и сильно побледнел. У него на висках вздулись жилы, он стиснул кулаки и с яростью пробурчал:
— Никогда больше не говори этого, подонок, или я разорву тебя на куски! Слышишь?
Юбер сделал над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие.
— Да ладно, Том! Я сказал это в шутку…
— Даже в шутку, — ответил тот дрожавшим голосом. — Даже в шутку, слышишь? Никогда…
Михаил Григорьев, выйдя из автомобиля, ответил на приветствие дежурного у двери и вошел в здание управления МВД.
— Я хочу видеть начальника управления, — обратился он к секретарю, проходившему по холлу.
— Как доложить?
— Михаил Григорьев, начальник управления Адатиума.
Через минуту его проводили в кабинет, который еще недавно занимал Владимир. Молодой человек с суровым замкнутым лицом представился:
— Иосиф Серов, новый начальник Ногликовского управления. Спасибо, что навестили меня.
Григорьев сразу перешел к делу:
— Мой приезд не просто визит вежливости. Я хорошо знал Владимира…
Он увидел, как напряглось лицо Серова, и из осторожности поспешил добавить:
— И никогда бы не заподозрил его… В общем, это меня не касается, однако, мне довелось заниматься расследованием дела, в ходе которого он был разоблачен, и я хотел бы, если это возможно, посмотреть материалы досье…
Серов перебил его.
— Досье у нас нет. Его забрала госбезопасность, и я сомневаюсь, что они согласятся его кому-нибудь показать…
Григорьев постарался скрыть разочарование.
— Госбезопасность? Это их люди разоблачили Владимира?
Серов очень холодно уточнил:
— Да, один из их агентов. Женщина… Некая Лин Маннова.
На этот раз Григорьев вздрогнул:
— Лин Маннова? Вы уверены?
Серов удивился:
— Конечно, я уверен… А что? Вы ее знаете?
— Видел однажды в Адатиуме. Очень недолго…