Жан-Жак Руссо

Третья книга предлагает постепенный переход от чувств к идеям, и соответственно меняется методика: пришло время двойного воспитания, интеллектуального и трудового. Способности ребенка теперь превышают его потребности, и этим «излишком» можно воспользоваться заменить критерий необходимости критерием полезности. Книжное образование пока еще не нужно. На прогулках, по воле «управляемого случая», Эмиль узнает о космографии, ориентировании, физике и географии, а его единственной книгой должен быть «Робинзон Крузо» — этот учебник выживания за счет собственных сил. Даже если ребенок родился в богатой семье, он должен обучиться ремеслу — например столяра. Это необходимо и для того, чтобы преодолеть социальные предрассудки, так как богатый сегодня может стать бедным завтра, и потому что «всякий праздный гражданин — ничтожество».

В четвертой книге Эмилю уже 15 лет. «Надвигается революция в ропоте рождающихся страстей». Здесь речь идет не о том, чтобы противостоять им, а о том, чтобы придержать их до того времени, когда у ребенка появится достаточно сил, чтобы ими управлять. Воспитатель должен обратить его чувствительность на сопереживание несчастным и слабым; приводить ему нравоучительные примеры из истории, которые помогут юному человеку лучше узнать людей и их страсти, но без опасности заразиться ими. Мало-помалу он направляет воспитанника к выбору будущей спутницы жизни, открывая ему смысл добродетели, целомудрия, величия брака и зачатия детей. Эмиль теперь уже умеет отличать истинные ценности, потому что он был вовремя защищен от ложных. «Он не человек от человека, а человек от природы».

На удивление, Эмиль пока ничего не знает о Боге! Какой смысл рассказывать ребенку о «Непостижимой Сущности, которая объемлет всё»? Но вот нужное время пришло, и Руссо помещает здесь длинную вставку — «Исповедание веры савойского викария»,

где художественно излагает свою собственную историю, приводя речь этого лишенного предрассудков викария: она составлена из воспоминаний об аббате Гэме, который преподавал ему мораль в Турине, и аббате Гатье, его наставнике в семинарии Анси.

Понятие о Боге должно прийти от разума: не надо навязывать веру — она должна прийти сама по себе, через определение понятий чувства и разума, от понятия о материи и движении — до осознания необходимости Высшей воли, внешней по отношению к человеку, разумной и созидательной, которую викарий называет Богом, но описать точнее не может: «Я верю, что мир управляется разумной и могущественной Волей; я это вижу, а правильнее сказать — чувствую». Все остальное — богословские тонкости. Зло существует, потому что человек свободен: «Человек! Не ищи виновника зла — это ты сам… Уберите сделанное человеком — и все будет хорошо». Мораль проистекает из вселенской справедливости, голосом которой является совесть, «внутренний принцип», предваряющий всякое рациональное знание; она никогда нас не обманет, если только наши страсти и разум, извращенный жизнью в обществе, не заглушат ее голос. И викарий бросает свою знаменитую фразу: «Совесть, совесть! Божественный инстинкт, бессмертный небесный голос, верный проводник человека, невежественного и ограниченного, но при этом наделенного разумом и свободой; непогрешимый судья добра и зла…»

Руссо окончательно отходит в своих воззрениях от прежних друзей. Вопреки утилитарным представлениям материалистов он верит в нравственную природу человека; вопреки сенсуалистам он настаивает на дуализме «дух — материя»; вопреки рационалистам он убежден в несостоятельности одного лишь «голого» разума.

При этом Руссо не делал никаких уступок и церковникам: это стало очевидным, когда он произвел обзор традиционных религий. Ведь все культы — не что иное, как результаты так называемых «откровений», возникших в том или ином народе. Жан-Жак отвергал эти человеческие толкования, преподносимые как окончательная истина: «Сколько людей помещается между Богом и мною!» Кто может доказать достоверность чудес? Какое еще может быть «откровение» — кроме того, мгновенного и происходящего без всяких посредников, того, что совершается в каждом сознании, этого божественного озарения, не нуждающегося в посредничестве церкви? Конечно, Евангелие — это прекрасная книга, намного превосходящая все философские книги. Но в ней много «невероятных вещей», которые возмущают разум. Что же до божественности Христа… Иисус — это образец, идеал, если угодно — «божественный человек», но не Богочеловек христианской ортодоксии. Сегодня нам понятно, откуда это исходило: зачем, по Жан-Жаку, человеческому роду нужен такой «искупитель», если человек по своей природе и так хорош? Достаточно «естественной» религии. Что касается других религий, заявлял Руссо, то это просто разные исторические варианты объяснения сверхъестественной реальности: «…Я думаю, что все они хороши, если достойно служат Богу», — и правильнее всего придерживаться религии своих отцов, проявляя терпимость к другим религиям.