Жан-Жак Руссо

Окончательно решившись публиковать роман, Руссо уведомил об этом своего издателя. В апреле 1760 года в Мон-Луи были доставлены первые гранки. Жан-Жак оказался весьма педантичным автором: он придирался к шрифту, формату, бумаге, страшно гневался на опечатки и просто взорвался, когда Рэй предложил — в начале романа! — поместить эпиграф: «Vitam impendere vero»[30]. Затем возник вопрос о двенадцати эстампах, которые услужливый Куэнде заказал граверу Гравело, — безжалостный Руссо придрался и к ним. Он хотел еще опубликовать отдельно второе предисловие к роману — рассуждение о романах. Это предисловие было напечатано в феврале 1761 года, эстампы в марте, через несколько месяцев —

«Юлия». Столько хлопот с этим романом! Жан-Жак любил говорить о нем с деланым безразличием. В письмах он упоминал о «скучном сборнике», «долгой тянучке из засахаренных слов», «скучной галиматье», «скучном и плоском романе» или даже о «книжке для дам». Сам он, однако, не верил ни одному этому слову.

«Новая Элоиза»

была выпущена в продажу в первые месяцы 1761 года. Это было первое из семидесяти двух изданий, которые она выдержала до 1800 года. Хулитель словесности создал, как оказалось, бестселлер своего века.

Это был не просто успех — это был беспрецедентный триумф. Особенно женщины сходили с ума по «Юлии», и у Жан-Жака создалось приятное впечатление, что некоторые из них, даже из самого высшего общества, не проявили бы жестокости к тому, кто сумел так взволновать их душу. Любопытство читателей было возбуждено: была ли эта история чистым вымыслом или это были воспоминания Руссо о пережитом? Предисловие только подогревало сомнения читателей: «Люди света, какое вам до этого дело?»

В среде критиков и литераторов некоторые делали недовольную мину. В то время жанр романа, хотя и вошел уже в моду, еще не получил благородного «дворянского» звания в литературе и оставался всего лишь легкомысленным развлечением. Руссо «взорвал» привычные представления о романе и внедрил в него проблемы моральные, социальные, политические и религиозные. Автор-моралист навлек на себя немало упреков за непривычность персонажей, за критическое изображение нравов: его роман называли «сборником диссертаций», «педантичными дискуссиями»; набожная Юлия раздражала одних, а атеист Вольмар возмущал других. Фрерон и Палиссо назвали роман скучным, Бюффон[31] прочел его, перескакивая через несколько страниц. Бывший друг Гримм разнес роман в пух и прах: он «уже давно не видел худшего романа, чем «Новая Элоиза».

Некоторые умудрялись, наоборот, обвинить роман в аморальности, говоря, что в нем очень много неприличных сцен. Вольтер сначала охарактеризовал роман несколькими язвительными словами: «Главный герой — гувернер, который получает плату девственностью своей воспитанницы». Он не забыл ни выпады Руссо против зрелищ, ни его яростное прошлогоднее письмо, ни запрет на представление комедий у себя на дому. Под именем некоего друга, «маркиза де Хименеса», он опубликовал затем «Письма о «Новой Элоизе», где издевался над языком романа, неточностью понятий, тривиальностью положений, а затем давал свою непристойную версию повествования и образов. У него Сен-Пре — «кто-то вроде слуги-швейцарца… и пьяницы», а Юлия «делает выкидыш, что, к великому несчастью, лишило Швейцарию маленького Жан-Жака»; затем она выходит замуж за «здоровенного русского, прижившегося в долине Во», который «очень доволен своей бочкой, хотя в ней кем-то другим уже проделана дырка». Каково?..

Пуританская Женева публиковала разные отклики. Некоторые, правда, восторгались этой «восхитительно прекрасной» книгой, но пастор Мульту предупредил Руссо, что «омерзительная клика расписывает ее самыми черными красками». Сюзанна Неккер, будущая мать мадам де Сталь, дала четкое определение: «Это здание добродетели, возведенное на фундаменте порока». Шарль Бонне — тот самый, кто был ярым противником второго «Рассуждения» и вскоре станет одним из заклятых врагов Руссо, — усмотрел в романе «немножко хорошего, растворенного в большом количестве плохого».