Жан-Жак Руссо

Определив условия, на которых происходит объединение людей в общество, Руссо в третьей книге переходит к устройству правительства. Он напоминает об основополагающем принципе: неотчуждаемая законодательная власть принадлежит только суверену, то есть народу, который не имеет права сложить ее с себя. Правительство — это исполнительная власть, а значит, подчиненная, и потому она должна давать отчет о своей деятельности.

Каковы возможные формы правительства? Суверен может доверить его создание всему народу или большей части народа — тогда это демократия, более соответствующая условиям малых государств. Суверен может поручить осуществление ее нескольким лицам — это может быть аристократия, уместная в государствах средней величины. Это может быть и единый магистрат в случае монархии, что более подходит крупному государству, управление которым требует быстроты исполнения распоряжений власти. Вполне обычное разделение? Нет, если исходить из существенного разграничения между сувереном и правительством. В понимании Руссо демократия исключает принцип представительства: это система, при которой «исполнительная власть соединена с законодательной», когда весь народ создает законы и наблюдает за их исполнением; такая система, однако, очень трудна в применении, — разве что в совсем малых республиках. Это дает Руссо основания сказать: «Если рассматривать этот термин в буквальном его значении, то настоящей демократии никогда не существовало и никогда не будет существовать. Если бы на свете жил народ из богов, то он мог бы управлять собой вполне демократично. Такое совершенное управление невозможно людям».

На практике Руссо отдает предпочтение аристократии, однако не наследственной, а выборной, — причем в качестве правительства,

а не суверена

[32]. Но внимание! Со временем имеет место явление; «истощения», которое возникает из антагонизма между законодательной и исполнительной властями, между сувереном и правительством, так как последнее стремится захватить прерогативы первого.

Если с течением времени народ утрачивает интерес к своим обязанностям, то законодательная власть «атрофируется», и происходит постепенное изъятие правительством власти от суверена, что и приводит к утрате свободы. Разве не так произошло в Женеве, где Малый совет (исполнительная власть) в конце концов поставил себя над Генеральным советом (законодательной властью), оставив ему лишь тень того, что должно быть?

Итак, всякое государство обречено на смерть уже при своем рождении. Но, как объясняет Руссо, в своей последней книге, можно, по крайней мере, замедлить его вырождение путем бдительной деятельности специальных магистратур, образец которых Руссо позаимствовал в древнеримском государстве. Действительно, в Древнем Риме были народные трибуны, которые не имели никакой законодательной или исполнительной власти, но имели право указать либо суверену, либо правительству на превышение ими своих полномочий. Имелись там и цензоры, которые должны были наблюдать за нравами. Мог быть, наконец, и диктатор: в крайнем случае, и на очень короткое время, он мог быть поставлен над законами — не имея, однако, права заменять их другими. То есть была возможность прибегнуть к помощи исключительной личности в исключительных обстоятельствах.

И наконец, государство должно иметь религию, так как Руссо не верил в раздельное существование этики и религии. Если политика и мораль связаны одна с другой и если мораль неотделима от религии — тогда политика и религия тоже неизбежно оказываются взаимосвязаны. Общность веры укрепляет социальные связи, скрепляет общество индивидов, сближая их между собой и отличая их от людей посторонних. «Религия необходима для хорошего устройства государства». Но какая? Их три, и ни одна из них не устраивает Руссо. Первая из них — это «чистая и простая религия Евангелия», она прекрасна, но политически несостоятельна, так как настоящий христианин более заботится о небе, чем о земле, — потому она антисоциальна по своей сути. Вторая — это «религия гражданина», религия античных городов, которая имела преимущество перемешивать между собой культ богов и почитание законов — но она исключительна и нетерпима. Третья хуже всех: она признает два закона, двух хозяев и тем навязывает человеку противоречивые обязанности — такова «религия священников», римский католицизм, губительный для общественного единства и подчиняющий государство теократии.