Жара в Архангельске-2

Обстановка в гостиной накалялась. Кузька понял, что надо спасать положение.

— Господа! Я предлагаю сыграть в фанты, — объявил он.

Предложение было принято. Кузька сгрёб фанты в меховую шапку и началась игра.

— Итак, обладатель первого фанта должен будет…

— Выпить полбутылки шампанского! — подхватил Тассадар.

Кузька вытянул фант. Пить «шампунь» выпало как раз Тассадару.

— О нет!

— О да! — возразил Кузька, — Тасс, ты нарушаешь правила игры.

Тассадар тяжело вздохнул, но делать было нечего: пришлось покориться.

— Обладатель следующего фанта должен будет… выйти в подъезд и там громко прокукарекать петухом!

— Не, не! — воскликнула Олива, которой и выпал этот следующий фант, — Лучше я с Ярпеном поменяюсь. Можно?

— Если Ярпен не будет возражать…

— Не будет, не будет! Правда, Ярпен?

— Хорошо, — сказал Ярпен, — Тогда ты вместо меня возьмёшь конфетку, выйдешь на улицу и подаришь её первому же гопнику, поздравив его с Новым годом.

— Идёт! — мигом согласилась Олива…

Ребята высыпали на улицу. Стояла морозная звёздная ночь. Сульфат как будто вымер — на улице не было ни души.

— Блин, мы же замёрзнем, — Никки прижалась к Кузьке.

— Стоп! Вон идёт кто-то. Эй, Оливка! — окликнул Кузька, — Твой выход.

Олива кинулась к прохожему, протягивая ему конфету. Прохожий этот был маленький сморщенный старичок. Он испуганно отшатнулся от Оливы.

— Что это, что это? — скороговоркой залопотал он.

— Конфета. Это конфета, — улыбаясь, произнесла она, — Возьмите же. С Новым Годом!

— Кто? Что? Пустите! На помощь!!! — закричал он и, оттолкнув руку Оливы, прытко засеменил прочь.

Конфета, выбитая из руки девушки, тихо звякнув фольгой, безвозвратно нырнула в сугроб. Олива осталась растерянно стоять на дороге.

— Что, не взял? Он бил тебя? Да? — зачастили вмиг подскочившие ребята.

— Не-а. Вы, наверное, его напугали. Он наверно принял нас за гопников…

— А конфета?

— Нет, не взял. Конфета в сугроб упала… — Олива села на корточки, разгребая пальцами снег.

— Да разве найдёшь её теперь! Пошли домой…

В подъезде Олива как будто отошла. Невесело усмехнувшись, спросила Ярпена, где же его обещанное кукареканье.

— Ко-ко-ко-ко! — громко прокудахтал Ярпен.

— Да какое же это кукареканье? — разочарованно свистнула Олива, — Это не кукареканье, а кудахтанье дохлой курицы…

— Сегодня тебя что-то заносит, — заметила Никки.

В прихожей Олива сняла дублёнку и, пройдя в гостиную, задумчиво села в кресло. Эти, казалось бы, мелкие расстройства последнего дня — странные разговоры Кузьки с Тассадаром, её неоценённые вокальные данные, наконец, этот шуганный старичок, который не захотел принять её подарок и шарахнулся от неё как от прокажённой — всё это вместе оставило неприятный осадок на её душе.

Никки с Кузькой вовсю целовались на диване. Тассадар же, помешкав, сел рядом с Оливой. От выпитого ли шампанского, или от чего другого у него закружилась голова. Он серьёзно посмотрел Оливе в глаза и вдруг принялся целовать её в губы, глубоко, с языком. Он почувствовал, что окружающая обстановка мешает ему.

— Ты не хочешь уединиться со мной куда-нибудь в другое место? — спросил он её.

— Не знаю… право… а как хочешь…

Олива и Тассадар встали с кресла и ретировались в тёмную кухню. Кузька и Никки, всецело поглощённые друг другом, даже не обратили на это внимания, и лишь Ярпен завистливо вздохнул, глядя им вслед. Он вспомнил, как год назад и он вот так же целовался с Региной и так же искал с ней уединения в пустой и тёмной комнате, подальше от народа. А теперь… где теперь Регина? Ярпен почувствовал острую тоску и, улучив момент, вышел в коридор. Ему захотелось ей позвонить…

А Олива и Тассадар, едва оказавшись наедине, словно обезумели. На линолеумный пол кухни тут же полетели их свитера и футболки. Оливин лифчик, расстёгнутый одним щелчком, полетел туда же, в общую кучу.

Всё происходило без слов.

Внезапная вспышка света заставила их очнуться. На пороге кухни стоял Кузька.

Голая Олива мгновенно спряталась за Тассадара. Кузька озадаченно почесал затылок.

— Э… Ну вообще-то в спальне есть диван…

Олива и Тассадар, взяв в охапку свою одежду, проследовали за Кузькой по тёмному коридору и буквально через секунду упали в Кузькину постель.

— Вас запереть на ключ? — осведомился Кузька, выходя из спальни.

— Да, пожалуйста, — пробормотали Тассадар с Оливой.

И щелчок дверного замка вырубил в них всё.

Гл. 47. Признание

Над Архангельском стояла звёздная ночь.

Белели в темноте посеребрённые морозным инеем ветви деревьев, празднично переливался искрами хрустящий белый снег. Тускло мерцали огоньки в окнах домов, но даже и они терялись под нарядным чёрно-искрящимся куполом звёздного неба. Таких звёзд — Олива знала — никогда не увидишь в Москве. Да и увидишь ли где-нибудь ещё такой чудесной, нарядной, сказочной зимы?

Ну и пусть от мороза замерзают пальцы, и сковывает дыхание; пусть на дорогах кругом гололедица и сугробы — даже унылые низкие строения, больше похожие на сараи, чем на жилые дома, не могли испортить великолепия северной январской ночи.