Железный волк

Да что это, опомнился Всеслав! Ты ждал их, ты Её просил: дай только встретить их! И встретил же! И он вмиг приосанился, и ликом посветлел, руки поднял, развел, и так, с разведенными руками, и сошел – да нет, едва ли не сбежал, как молодой, с крыльца. И радостно сказал:

– Сыны мои!

И – к Глебу. Обнял. И к Давыду – обнял. Опять руки развел, отступил и сказал:

– Вот, ждал. Дождался!

Стоял, смотрел на них – на Глеба, на Давыда, вновь на Глеба, и улыбался, хоть и каменели губы. Знал, что нельзя молчать, что нужно что-то говорить… Да вот слова не шли, а только горло схватит да отпустит, снова схватит. Всеслав молчал, моргал… опять сказал:

– Сыны!

И опустились руки. И покачал головой, усмехнулся – мол, стар я стал, слезлив…

Давыд бойко сказал:

– Вот ты каков, отец: кровь с молоком! А говорили, слёг.

– Как это слег? – будто бы удивился Всеслав. – Болтают почем зря. Ты ромеича не слушай!

– Ромеича? – переспросил Давыд.

Как будто бы не понял! Даже глаз не отвел, только шрам аж побелел…

– Да, сын, ромеича, – твердо сказал Всеслав. – А что, разве не он…

Но спохватился, посмотрел на Глеба… И тихо, словно крадучись, спросил:

– Вы вместе, что ли, ехали?

– Нет, – сказал Глеб. – Я здесь давно уже, с обеда.

Гневно сказал! Всеслав спросил:

– А где ж ты пропадал тогда?

– Я за воротами стоял. За градскими.

– Что, не пускали тебя, что ли?

– А кому не пускать? Там открыто. И нет там никого. А я стоял!

И тоже смотрит, глаз не отведет. Вот и сошлись они, гневно подумал Всеслав, и вот уже началось…

Но тут Давыд с усмешкой пояснил:

– Глеб ждал меня. Глеб мне сказал: «Это чтобы ты потом не говорил, что я ужом вперед пролез, оттер тебя…»

И замолчал Давыд. И Глеб молчал. Гридьба у них за спинами: за Глебом пятеро, а за Давыдом вон сколько! И Давыд старше, и злей, и еще с ромеичем стакнулся, но ни за что в этом не сознается, будет юлить…

– Да что это?! – сказал Всеслав. – Ко мне вы или не ко мне? А я вас ждал или не ждал?! – и оглянулся на крыльцо.

А на крыльце уже стоял Борис. Вниз сходить он не собирался, а стоял наверху и смотрел, сверху оно, конечно же, способнее.

– Борис! – позвал было Всеслав… Да тотчас передумал и спросил: – Где Ростислав?

– Он в гриднице, – сказал Борис, – распоряжается. Уже накрыли. Поднимайтесь.

– Вот, видите, – сказал Всеслав, – и стол уже накрыт. С дороги-то… Сыны мои!

А еще ему очень хотелось взять их за руки, так с ними и пойти, чтобы были они вместе, заодин… А вот не взял! Первым пошел, а сыновья пошли за ним. А ковер на ступенях был постелен ромейский, из всех наилучший, его купцы еще Альдоне поднесли; он ворсистый, густой и мягкий, как пух… А как скрипит! Как снег в мороз. Вот так же и тогда, в Друцке, снег под тобой скрипел, вдруг вспомнилось, трясло тебя, рука сама к мечу тянулась, а за тобой шел Ярополк Изяславич, змееныш; это потом уже ты стал с ним заодин… Так, может, и сейчас – вот сядут сыновья, вином кровь разогреют, а кровь у них у всех одна, твоя…

Взошли. Прошли мимо Игната – дверь к нему уже была закрыта – и поднялись наверх; двенадцать так, двенадцать сяк, а на седьмой ступени, как всегда, Всеслав перекрестился и, дальше поднимаясь, думал: Господи, не за себя прошу, за них, только за них, не покидай их, Господи!..

Пришли, сели за стол. Игната не было, теперь за всем смотрел Бажен. Бажен и наливал. Он же покрикивал на служек. И песельников не было, потому что грех петь, когда покойник в доме, пусть даже холоп. А мы кто, Господи? Все мы рабы, все нагими пришли в этот мир и нагими уйдем…

А заправлял Давыд, он одесную сел, он здравицы и возглашал: вначале за отца, после за Землю, а третий, как всегда, подняли за Альдону, четвертый – за Георгия… И было уже много выпито и ничего почти не съедено, и Туча, захмелев, начал рассказывать о том, как он шел от Заполотья и как загонял «этих» в реку. И засмеялся! Но его не поддержали. Туча набычился, притих, смотрел по сторонам, сопел… И тут до того стало тихо, что только Туча и слышался…

Тогда Всеслав встал, взял рог и оглянулся на Бажена. Бажен налил ему вина. Всеслав поднял рог, но ничего не говорил, а только стоял, смотрел на дверь…

Будто он за ней что-то почуял! И тогда уже все повернулись к двери…

И там послышались шаги! А после дверь приоткрылась, и в ней показался чернец. Всеслав кивнул ему – мол, погоди, – а всем сказал:

– За Игната. Земля ему пухом, – и выпил.

Все встали, молча выпили. Стояли, не садились. Всеслав сказал:

– А теперь… проводите его. Ступайте, соколы. И я… душой с вами. А положить его вот так, – руками показал, – возле самой ограды, как он и просил. Прости мя, Господи!

Всеслав перекрестился, шумно вздохнул и сел. И сыновья его сели. А прочие пошли из гридницы – все, даже Бажен, потому что Всеслав дал ему такой знак: уходи!