Железный волк

Давыд отвел глаза, смотрел на Глеба. Так он смотрел тогда, когда Секал дошел до Выдубич, а ты, от алтаря сходя, дал не ему, Давыду, но Глебу, младшему, венец Владимиров. Только тогда Глеб ничего не понял, а нынче он… Пресвятый Боже, что я натворил?! Но лучше пусть это будет при мне, прямо сейчас, торопливо подумал Всеслав, я, может, их остнановлю! И тотчас же быстро сказал:

– Давыд, ты не молчи!

– А я и не молчу, отец, – охрипшим от волнения голосом ответил Давыд. – Я говорю: не тот сегодня день, чтобы делить отчину. Сегодня нужно о другом думать: с чем завтра выходить на вече, что им, градским, сказать…

– Это я сам скажу! – нетерпеливо перебил его Всеслав. – Да им и так все уже сказано. И утерлись они, и молчат! И завтра промолчат! А ты… ты нам ответь!

Давыд огладил щеку – там, где был шрам, – и сказал:

– А я опять говорю: нынче не срок для этого. Да и потом: тень между нами бросаешь, отец! Кого бы мы ни присудили, а ни к чему это сегодня. Завтра нам на вече выходить; так надо, чтобы шли заодин, а так…

– Что «так»?

– А ничего. Добра с этого не будет, вот что. И знаю я, чего ты ждешь! Чтобы я сказал, что надо, как у них, всходить по лествице, а если я, мол, старший, так, значит, мне и садиться. Только они, находники, нам не указ, мы сами по себе.

– Ого!

– Да, отец, по себе.

– Вот даже как! – засмеялся Всеслав. – Ну-ну! Это тебя Мономах так надоумил?

– Мономах или нет… А я одно скажу, и только от себя и только за себя: я в Полтеск не пойду, мне Витьбеска довольно. И не проси, отец!

– А я и не прошу, – улыбнулся Всеслав. – Сегодня вам решать. Как твои братья скажут, так и будет.

– А, братья! – зло сказал Давыд и даже рукой махнул. И ладно, что еще не засмеялся… Но вдруг в лице переменился, покорным стал, кротко сказал: – Воистину, чего всё это я да я? Вот пусть братья скажут. Вот хоть бы Глеб, – и посмотрел Давыд на Глеба.

Но Глеб к Давыду и не повернулся, а зло сказал отцу:

– Я за Давыдом крошки подбирать не стану. В Менске сидел, сижу и буду сидеть. А будет мне мало земли – так поищу. Но сам, своим мечом! Благо, есть где искать. А здесь… Вон, пусть Борис садится. Ты же нам всё говорил, что он нас всех умней. Пусть ум и покажет. Борис!

Все посмотрели на Бориса. И тот…

Нет, не смутился, а напротив – сказал как старший младшему:

– Если просишь, так и покажу. Так вот, брат Глеб… Ты даже при своем уме идти сюда не хочешь, а я да при своем – тем более! – и так сжал кулаки, что даже пальцы хрустнули.

Глеб почернел, только и выдавил:

– Ну, братец!..

– Да, братец я тебе! – насмешливо кивнул Борис. – Я и Давыду тоже братец. Но только сядь я здесь, так вы про мою кровь сразу забудете! И на меня, как на змееныша, накинетесь! Разве не так?!

А и действительно, подумалось, ведь так! Вот каково оно! Борис, и тот не промолчал. Вот и дождался ты!

– Борис! – тихо сказал Всеслав. – Ох, негоже, Борис! Вот от тебя не ожидал.

– Чего, отец?!

– А ничего.

И опять все молчали. Вдруг Ростислав сказал – насмешливо:

– А я ведь тоже братец. Тоже младший. И тоже ум имею, хоть небольшой, зато свой. И тоже буду говорить, хоть ты, отец, того не хочешь. И я скажу: я тоже сюда не пойду!

Всеслав не выдержал – ишь как ощерился сынок! – и осадил:

– А собирался ведь!

– Нет, и не собирался.

– А с Хворостенем что?

– А с Хворостенем просто. Не я сюда, а он ко мне, в Кукейну. И не один, а со своей дружиной. Нам под Софией делать нечего, ты сам мне говорил: мне в нее ход заказан. Пусть заказан! Так у меня Кукейна есть, есть море, а оно куда поболее, чем вся твоя Земля!

– Ну, сын!..

– Да, сын. Такой вот сын; такой, какого вырастил. Что на уме, то и на языке. Не как у этих, – Ростислав глянул на братьев, усмехнулся и опять заговорил: – Не про Бориса я, Борис, хоть и умен, не князь; вон, когда ты сегодня лежал… Про Глеба я! И про Давыда. Садился бы здесь Глеб, и град его принял бы. И принял бы Давыда. Да боязно братьям садиться, вот и кривят они, не говорят, чего они страшатся. А я скажу: они еще не знают, какое наследство ты им оставляешь!

– Как это так?!

– А так. Вот ты вчера Мономаха встречал, рядился с ним, крест целовал…

– Не целовал!

– Не целовал, пусть так. Но ведь рядился же! А вернулся с ряда и молчишь. Почему? Нам что, нельзя знать о том, о чем вы там рядились? А если после вдруг… чуть что… А Мономах после возьмет да скажет: мне ваш отец то и то говорил и то и то обещал… А у кого тогда спросить, так это было или нет? Ты же сам нам только что говорил: когда Она придет, того никто не знает!

– Да, никто! И никогда! – очень громко ответил Всеслав…

И спохватился, замолчал, гневно подумал: так нельзя! Да и, опять же, гнев!.. И лжет ведь Ростислав, и все они, поганые, такие; он затаился, ждет… А ведь и прав! Да как же это я…