Железный волк

Они ушли, дверь за собой притворили. А вот они протопали – это они спускаются по лестнице. Всеслав смотрел в стол. Сейчас станет тихо, подумал. А что! Бережко еще спит. Это он только ночью встанет – и вот тогда пойдет бродить по терему… Учует дух покойницкий, засуетится! Тут пробежит, там заглянет, шумно понюхает и снова побежит… Но так нигде ничего не найдет – и прибежит к тебе, к хозяину, и поначалу затаится, а после осмелеет, выглянет…

А он, как отец говорил, вот какой: в длиннополой рубахе, в коротких портах, всклокоченный и бородатый, лысый… он из-за лысины и шапку носит, эта шапка всегда набекрень, но если он шапку снимет, тогда быть беде! И отвечать ему нельзя, о чем бы он ни спрашивал… А ты не побоишься и ответишь:

– Знаю, конечно, как не знать! Покойник – он перед тобой.

Бережко не поверит и подойдет к тебе – бочком, бочком, – а ты протянешь ему руку, и он в нее уткнется и понюхает, учует волчий дух…

Чур, чур меня! Всеслав встрепенулся, мотнул головой, хотел было вскочить…

Да вовремя опомнился – он в гриднице, с ним сыновья, все четверо. А больше никого, все прочие ушли, ты им так повелел, а сам к Игнату не пошел, а не приди тогда Игнат, давно бы тебя не было, Альдону ты не встретил бы…

Бы, бы. Кабы! Всеслав откашлялся и, опять глядя в стол, стал говорить вот такое:

– Вот что, сыны мои. Годы мои немалые; когда Она придет, кто знает? А, может, и пришла уже, и затаилась. А что! Игнат еще вчера был жив, здоров, а уже сегодня вон чего придумал! И я поэтому вам говорю… Велю! Велю, чтобы не везли меня в санях, а чтобы несли на руках, и чтобы не кто-нибудь, а только вы несли.

– Отец!.. – сказал было Борис.

Всеслав гневно глянул на него и перебил:

– Молчи! Я так хочу! Я так велел – и так и будет!

И кулаком об стол! И оглядел их, четверых. Борис вздохнул. Давыд пожал плечами. Глеб бровью не повел. Один лишь Ростислав сказал:

– Так будет. Понесем.

– А ты бы молчал! Тебе в Софию ходу нет!

А Ростислав ощерился – вот пес! – и зло сказал:

– А это тогда мне уже решать – нет ходу или есть!

Пес! Пес! Кровь в голову! Рука…

Борис вскочил, вскричал:

– Ты что это?!

Как будто плетью осадил! Всеслав опять молча сидел. Да еще поглядывал на сыновей. А пальцы стучали по столу, стучали! Тогда встал Ростислав – уже не щерился, а белый был, глаза пустые, – отдал поклон малым обычаем…

– Сядь! – глухо повелел Всеслав. – Гнев князю не советчик.

Сел Ростислав. Опять молчали. Потом Всеслав опять сказал:

– Гнев не советчик. Это верно. Вот даже Бус: не мне чета, а сыновья его ушли – и он молчал. А вече прокричало «нет» – и он опять молчал. Как будто и не князь, как будто и не воевал до моря, через горы не перехаживал… Это они потом уже опомнились, насыпали курган, это потом уже мы стали говорить, мол, надо бы… И так всегда! И ты, сын мой, когда-нибудь поймешь, что я был прав: то, что минуло, никогда не возвращается, пусть даже было оно много лучше того, что у нас есть сейчас. Минуло – значит, умерло. И всем нам, веруем ли, нет, а представать перед Ним. Вот каково!

И он посмотрел на сыновей. Молчали сыновья, замкнулись. О чем кто из них думает, теперь поди пойми. Да и не нужно уже, поздно понимать, а говори как есть! Он и сказал:

– Перун сожжен. Курганы заросли. Мы, племя Бусово, когда-то жили здесь и на Днепре, и на Ильмене. А ныне живем только здесь. Пусть так! А мог я, Ростислав… Да вот Давыд тому свидетель!.. А мог я сесть на новгородский стол; звали меня, и я рядом стоял, с дружиной. А Глеба Новгородского волхв покарал, упал тот Глеб, огнем горел, на нем кольчуга запеклась – вот каково было знамение! И вече новгородское кричало мне: «Приди, Всеслав!» И ты, Давыд, ты меня тоже призывал… А я не пошел! Ибо знал, что для того, чтобы там крепко сесть, я буду должен крест низвергнуть и снова поставить Перуна… Но то, что минуло, то умерло! Да, я много грешил, ту же Софию Новгородскую разграбил, сжег. А тут… Бог спас! Ушел я от искуса. И по сей день я тому рад. И из Смоленска я ушел, тебя, Давыд, увел, и тоже тому рад. Ибо прозрел: Бог оставил нам только Полтесскую Землю. Пусть так! И на ней проживем… Проживете! Вы проживете, а не я, ибо устал я, ох устал! Уйти хочу…

– Отец! – опять сказал Борис. – О том ли нам сейчас…

Всеслав поднял руку – Борис замолчал. Рука легла на стол, пальцы свело… и отпустило. Всеслав продолжал:

– Я опять о минувшем. Как раньше было здесь? Как подрастали сыновья, отец отправлял их варяжить. И вот они варяжили, варяжили, пока только один из них не возвращался… И смуты не было. А я сказал: «Мы не поганцы, мои сыны на свою кровь мечей не обнажат, я не боюсь своих сынов, они сами решат, кому из них на мое место сесть». Я говорил так?.. Вот. И этот срок пришел, ибо я чую, мало мне осталось, очень мало. И, уходя, хотел бы услыхать, кто мне наследует, кто сядет в Полтеске. И вот как вы сейчас присудите, так оно после и будет. Вот, крест на том! – Всеслав перекрестился.

Сыновья молчали. Тогда Всеслав сказал:

– Давыд, ты старший, говори.