Жених панны Дануси

И когда из-за кулис показалась натуральная блондинка Дездемона, Гарбузак сидел во втором ряду партера, и его полосатый пиджак украшала крупная астра с бело-красными пестрыми лепестками. Вы, наверное, думаете, что Гарбузак вскочил со своего честно оплаченного места, что он взмахнул руками, заревел "Ксенечка!" и бросился к сцене... Примитивно думаете. Гарбузак воспринял осуществление своей мечты спокойно и естественно, как и пристало человеку, который желал и верил с такой силой, что не имел и тени сомнения в удаче. Разве удивлялся Моисей, когда воды Чермного моря расступились перед ним? Гарбузак просто был счастлив и поминутно отирал большим накрахмаленым носовым платком круглое румяное лицо. Только когда черные руки Отелло сжались на деликатной шейке Ксении, Гарбузак не смог удержать громкого вздоха... Ксенечку нужно было спасать из опасного, полного ужасов, царства гастрольного театра.

В маленькой пыльной комнатке-гримерной Дездемона испуганно смотрела в засиженное мухами зеркало. В грязном стекле отразилась светлая полоска приоткрытых дверей, потом — тучная фигура пивовара...

Надменную улыбку примадонны и такой же гордый поворот головы Клелия Лебедева отрепетировала еще в начале артистической карьеры... Но не успели сорваться с ее губ слова звучные и жестокие, как, тиская в руках дорогую французскую шляпу, заговорил Стась Гарбузак, и говорил он просто и убедительно, как можно говорить только с любимой женщиной, которую хочешь вернуть, или с паном судьей, который через какую-то минуту должен вынести тебе приговор.

—Ксенечка, птичка моя! — говорил Гарбузак, и слова его мягко перекатывались и блестели, как морские камешки в прозрачной волне.—Ту беседочку, где ты так любила сидеть, всю обвил дикий виноград; а на пруду поселился чудесный белый лебедь — девчата любят кормить его хлебом и пирожными. А я купил трех отличных коней английской породы; они рыжие, с белыми гривами и хвостами. Помнишь, мы ездили на развалины старого замка и ты читала мне там стишки Барана и Шуллера? У нас теперь открылись курсы декламации, твои подруги Зося и Мария занимаются там и на Рождество будут выступать на благотворительном вечере в женской гимназии. Снова откроется каток. Помнишь, как ты каталась там в светле фонаря, такая тоненькая, легкая, и снежинки падали на тебя, как белые цветы? А я купил фортепиано, немецкое, черное, блестящее, и с него каждый вечер вытирают пыль. Оно ждет прикосновения твоих пальчиков. У Дануси и Карповича недавно крестили ребеночка... Доченьку. А я купил саксонский фарфоровый сервиз, на двадцать четыре персоны. Он такой весь белый, и розовый, и голубой, и там ангелочки, и налепленые цветы, и золотые разводы... Пойдем, Ксенечка, моя коляска стоит возле театра. Ты по прежнему любишь шоколадный торт и миндаль в сахаре?

Ксения Чичалович медленно, как во сне, приподнялась. Старая развратная ведьма Мельпомена, которая прикрывается красивой маской и людским любопытством, с досадой оставила гримерную театра города Б* и свою жертву. Яблоневые сады и лунные ночи города Б*, его церковки и костелы, кафе и корчемки, деревянные мостики и сиреневые беседки предстали в воображении бывшей Дездемоны во всей своей естественной силе и потребовали к себе ее душу. Гарбузак осторожно взял за руку почти утраченное счастье и повел к выходу из театра, продолжая живописать словами сладкие реалии местечковой жизни... Ксении было легко и покойно, ей словно передалась убежденность и вера почти забытого жениха...

— А еще я придумал новый сорт пива, — сказал Гарбузак.— Я назову его "Ксенечка" и организую вечер его бесплатной раздачи в корчемке Бурыги... Какое пиво, Ксенечка! Какой аромат!

В глазах Ксении, только что незамутненно-голубых, вспыхнули две довольно неблагоприятные для Гарбузака молнии, губы снова поджались. Примадонна Клелия Лебедева вырвала свою руку из красной лапы пивовара Стася Гарбузака, развернулась и пошла назад в свой мир, неустроенный, капризный, таинственный... Гарбузак, не веря в несчастье, бежал следом и что-то говорил, но слова его больше не имели силы...

Клелия бегом вернулась в гримерную и закрыла двери на щеколду. Бедный Гарбузак остался по ту сторону дверей.

—Ну почему, Ксенечка? Почему?

А Клелия бросила сквозь узкое окно презрительный взгляд на немощенные виды города Б*. "Пи-во! Снова это проклятое пиво... А я, дура, уши развесила! "Замок! Саксонский фарфор! Каток!". А все — на уровне пива... Пивная королева города Б*... Бр-р-р...".

Несчастного Гарбузака прогнал от Ксениных дверей антрепренер, а назавтра труппа, словно сумасшедшая птичья стая, полетела искать свой теплый край то на востоке, то на западе, то на юге, то на севере... Гарбузак так и не смог понять причины своего фиаско, и театральный мир навсегда остался для него царством опасным и неизведанным, где люди пропадают, как в трясине, и которое не отпускает жертв, как не отпускает трясина...

"Нужно было сказать ей, — рассуждал Стась за кружкой пива, которое так и не назвал "Ксенечкой", — что я купил часы с кукушкой и итальянскую картину с голой богиней...".