Жених по объявлению

— Вы знаете, кое-кому не нравятся мексиканские фильмы, а мне интересно, — сказала она, на время оставив телевизор. — В них есть то, чего не найдешь в нашем кино: красивая жизнь, красивая и благородная любовь. — Надя с любопытством посмотрела на меня, как бы оценивая, могу ли я любить красиво и благородно.

Я смутился столь пристального внимания к моей персоне, механически взял со стола какой-то красивый футлярчик и тут же уронил его на пол, футлярчик рассыпался на части. Я поднял его, слепил кое-как и отошел подальше от соблазна взять и поломать еще какую-нибудь блестящую вещицу.

— Мне больше… импонируют, — сказал я и ужаснулся, вдруг поняв несуразность этого слова, но вопреки всему повторил еще раз: — Мне импонируют фильмы с трагическими завязками, с тяжелой судьбой героев. — Передохнул и продолжил, прислушиваясь к своим корявым словам: — А в мексиканских и индийских, от которых млеют наши зрители, очень уж все просто, наивно, рассчитано на самый невзыскательный вкус.

Вдруг осознав сказанное, я втянул голову в плечи.

— Все это так, но люди устали от трудностей в своей жизни, чтобы наблюдать еще такое же в кино. Так и свихнуться можно, — безо всякой обиды возразила Надя.

Меня позвал на кухню Дорогой.

— Ну, как тебе деваха? — спросил он прямо, не стесняясь присутствия Наины. И тут же высказал свое мнение: — Попадись она мне пяток лет назад, я бы ее не выпустил.

— Да? — переспросила Наина, продолжая выкладывать из банки помидоры. Дорогой вскочил с табурета, обнял ее, поцеловал в шейку, потом в щечку.

— Да. Если б не встретилась ты, мое солнышко, — заявил он, заглядывая ей в глаза.

— Не подлизывайся! На, неси! — всучила Наина Дорогому тарелку с помидорами.

Дорогой скрылся за дверью, Наина подала мне тарелку с хлебом.

— Нравится? — спросила она и прожгла меня угольями своих черных глаз. Под таким взглядом неправды не скажешь.

— Очень! Даже страшно! — чистосердечно признался я.

Наина улыбнулась. В ее улыбке была тайная недосказанность, и это встревожило меня. Мне хотелось задавать уйму вопросов, чтобы все узнать о Наде, и в то же время я боялся ответов.

За столом я сидел с Надей рядом, и любое ее прикосновение бросало меня в жар и трепет. Душа моя плавилась, как свеча, и становилась все мягче и податливей. Из меня можно было лепить что угодно. В голове творилось Бог знает что. Я пил и не хмелел. Я оправдывал всех, кому любовь затмила и рассудок, и честь…

Наина поставила на проигрыватель пластинку и пригласила всех к танцу. Я хоть и не мастер в этом деле, однако не мог упустить случая обнять Надю и подержать ее руку в своей.

Вскоре Наина под предлогом, что не выключила что-то на кухне, убежала туда, за нею поплелся и Дорогой. Мы с Надей остались вдвоем посреди комнаты. Тихо звучала музыка. Я обнимал ее гибкое тело, сжимал прохладную руку и был пресчастлив. Нежно поцеловал завиток у нее на виске, она посмотрела на меня, и озорная улыбка скользнула по ее губам. Я поцеловал ее в губы робко и неумело.

— Дома не потеряют? — спросила меня Надя, когда мы подошли к ее дому.

— Не потеряют, — сказал я и представил, как не спит и ждет меня жена. Хотя Надин вопрос и охладил несколько мой любовный пыл, но не остановил меня. Решение было принято.

Холодный ветер срывал последние листья с деревьев и уносил их с узенькой тесной улицы куда-то в бесконечную ночь. Улица спала, и только два оконца светились слабым желтеньким светом.

— Не спит мама, — сказала Надя, всматриваясь в теплые огоньки окон. — Беспокойная она у меня!

— Моя такой же была. Не бережем мы их, — заметил я, и упрек памяти в очередной раз прошелся острым ножом по больному.

Надя взяла меня за руку.

— Зайдем? — спросила она. — Успокоим маму. Ей все кажется, что я попаду в какую-нибудь дурную компанию. Кстати, Наина ей чем-то не понравилась. А тебе?

Я пожал плечами — эта привычка у меня с детства.

— Трудно за такой срок что-то понять, но я не заметил ничего плохого. По-моему, любит Валентина.

— Любит, — повторила Надя с интонацией, не оставляющей сомнений, что я угадал с точностью до наоборот.

Надиной маме, Татьяне Константиновне, не было и пятидесяти, и она сохранила легкость движений, стройную фигуру и веселый нрав. Она встретила нас приветливо и тут же упрекнула Надю, почему та не предупредила ее, что придет не одна?

— Ты часто огорчаешь этим маму? — как бы между прочим тихо спросил я Надю и вдруг почувствовал, как червячок ревности зашевелился у меня под сердцем.

— Часто, — улыбнулась она мне, а у мамы поинтересовалась, есть ли у них кофе для дорогого гостя. Кофе нашелся.

— Правда, мама у меня красавица? — спросила меня Надя, любуясь грациозными передвижениями по комнате Татьяны Константиновны.

— Надя, ну как тебе не стыдно, — покачала головой Татьяна Константиновна.

— Вы похожи, — уклончиво подтвердил я сказанное Надей.

— Неужели и у меня будет такая же судьба? — сказала Надя, скривив губы в ехидной улыбке.

— Перестань, Надя, — строго сказала Татьяна Константиновна. — Никому это не интересно и не нужно.