Жених по объявлению

— Как нелепо все у нас получилось, Надя. А я ведь думал…

— Да, Володя, и я думала… Прости меня, если можешь…

— Нет, Надя, это я во всем виноват…

— Не знаю, Володя… Вот тут подошел Валентин, хочет поговорить с тобой, — прервала разговор Надя.

— Привет, старик! — услышал я бодренький голос Дорогого и сразу же крепко его возненавидел. — Куда это ты пропал? Мы думали-гадали, и ни до чего не могли додуматься.

— Ну, положим, до чего-то додумались, — вставил я шпильку.

— Намек понял, — хохотнул Дорогой. — На то и щука, чтобы карась не дремал. Ты где хоть сейчас? В Киеве? Это же голубая мечта моей лейтенантской юности. Хрещатик! Днепре! Золотые купола! А дивчинэньки яки гарнэньки! Тебе, старик, повезло! Завидую. А должность? Это же полковник! И здесь тебе посчастливилось! Я рад за тебя! И я, брат, не тужу. Зарабатываю, прямо тебе скажу, столько, что ты себе и представить не можешь! В октябре на острова опять махнем, в прошлом году были в августе, так, понимаешь, жарковато там в это время нашему брату… Да… Ну, бывай, старик. Как у нас говорят, будешь проезжать мимо — обязательно заезжай. Посидим, поболтаем. Нам есть что вспомнить… Да, забыл спросить: на ком подженился, если не секрет?

— Какие тут секреты? Дочь командующего войсками округа осчастливила меня, всеми покинутого.

— Не может быть! — выкрикнул Дорогой, и я почувствовал каким-то особым чутьем, как его подбросило вместе со стулом. — Ну, ты и везунчик! До генерала теперь — рукой подать!

— Я в этом не сомневаюсь.

— Ну и правильно. Тебе Надюху позвать? Тогда бывай! Привет Киеву!

«Привет Киеву, привет всем, привет всему…» — шептал мне и успокаивал легкий теплый ветерок.

Дорога к перекрестку шла под уклон и ярко освещалась фонарями. Мне же хотелось в тайгу, хотелось слушать при лампадном свете тихий, убаюкивающий голос старца и ничего более…

Перед перекрестком стояло то старое кафе, как последняя застава…

Волчье место. Рассказ

Сгущаются сумерки, судорожно сжимая день морозный и туманный. Вертолет с треском рубит ледяной воздух, пробираясь к мерцающим вдали огням поселка, — там наш аэродром, наше временное пристанище.

Усталостью налилось тело, ничего не хочется, кроме бесконечной, пусть даже унылой, но раскрепощающей душу дороги.

Закрыв глаза, сидит Семёнов, по энергично двигающимся мускулам лица можно судить о его мыслях. Рядом с ним примостился Иван Дмитриевич, он как-то весь обмяк, плечи обвисли, кожа у подбородка и под глазами собралось складками. «Да, такие нагрузки не каждому молодому под силу, — думал я, глядя на Ивана Дмитриевича, — а шестидесятилетнему они и вовсе ни к чему».

Мы возвращаемся с охоты на волков. Это была не классическая охота с ее ритуалом, сборами, расстановкой стрелков, распутыванием хитроумных следов хищников — мы просто уничтожали расплодившихся в Северном Казахстане и ставших настоящим бедствием кровожадных зверей, используя для этой цели обычный транспортный вертолет Ми-8.

Шел уж какой день — не сразу и скажешь. Все они были до тошноты однообразны, невозможно трудны и опасны.

…Первый день нашей охоты выдался ветреным, «шайтан» нес снег, наметая в одном месте плотные сугробы, оголяя в другом потрескавшуюся от сухоты и мороза землю. Степь переливалась то синим глянцем отполированных сугробов, то молочно-белым туманом бесконечной поземки. Солнце куталось во мгле, и если оно выглядывало на миг, как бы желая убедиться в неизменности мира, то оранжевокрасный полог неба отделялся от холодной земли, и тогда появлялся горизонт, и все становилось на свои места.

Изредка попадались зимовья, и нелегко было определить по их виду, жилые они или брошены; чаще бледная тень от вертолета секла могильники с полуразвалившимися глинобитными мавзолеями-мазарами. Если судить по этим ветхим, занесенным песком и снегом последним приютам кочевников, то степь, огромная и необозримая, на которой за два-три часа полетов можно не встретить ни души, вся исхожена вдоль и поперек. Только в разные времена и разными людьми.

Около одного зимовья, по крышу утонувшего в снегу, в загоне, плотно сомкнув заиндевелые бока, понурив седые от инея головы, стояли лошади, над ними черной вехой торчал человек. Завидев нас, он призывно замахал руками.

Летчик заложил крутой вираж, и в мгновение ока вертолет, разметая сено, захлестывая полы старенькой шубы пастуха, оказался рядом с ним. Прикрыв лицо от свирепого ветра, неуверенными шагами человек подбирался к вертолету. У края свистящих лопастей остановился.

— Иди, узнай, чего он хочет. Да побыстрее! — распорядился наш старший, Семёнов.

Я выскочил из вертолета и тут же провалился в снег по пояс. Пока неуклюже выбирался из сугроба, пастух не сводил с меня полунасмешливых, полупрезрительных узких глаз.

— Что случилось? — проорал я в лисий малахай казаха сразу же, как только встал на утрамбованный до бетонной твердости крепкими ветрами наст.

Казах не спешил с ответом, молча подал мне для приветствия свою сухую и твердую, как доска, руку. Я повторил вопрос, но уже тише.