Жених по объявлению

Расстреляв патронташ, Семёнов зло выругался и отошел от двери. Его место по старшинству занял Иван Дмитриевич, но и он не добился успеха. Собственно, я в этом и не сомневался, зная, какой он стрелок. Так себе, дилетант, примыкающий то к одной, то к другой группе охотников, живущий ожиданием удачи. Иван Дмитриевич долго не продержался: от двери его отогнал прямо-таки кинжальный ветер. По-быстрому выпалив десяток патронов, он заколупался в патроннике и, часто моргая близорукими глазами, пересел на сиденье у противоположного борта.

Пришла моя очередь сесть у двери. Я заглянул к пилотам и бросил как можно тверже:

— Сократите расстояние наполовину, если трудно — обгоняйте справа.

Летчики подналегли, густо взревели винты, и мы устремились на серые спины.

Волки удирали. Отчетливо видны их мелькающие лапы, разбрызгивающие снежную пыль.

— Давай, бей! Чего сидишь?! — кричит Семёнов, тяжело дыша мне в затылок.

Я не спешу. Я знаю, что теперь-то зверь не уйдет. Пятьдесят, сорок, тридцать пять метров. Пора. Ствол качается, то закрывая черную полосу на мощной прямой спине, то опускаясь в область светло-желтого брюха, и, когда мушка уткнулась в лопатку, я нажал на спуск. Волк, задрав трубою хвост, замертво сунулся носом в снег.

— Наконец-то! — послышалось из кабины.

— Молодец! — похвалил меня Иван Дмитриевич. — Так держать!

Семёнов молчал, и я чувствовал не только затылком, а и всей спиной его завистливый колючий взгляд.

Второго я достал почти под вертолетом. Он был хитер, этот матерый, и понимал, что удрать просто так от страшной «птицы» ему не удастся, а вот если резко развернуться и пойти навстречу, то шансы спастись есть, и немалые. Не перехитрил, бедолага.

…В конце второго дня, тоже не очень успешного, уставшие до невозможного, мы вывалились из вертолета и упали рядом с ним на сухой чистый снег. Еще стоял в ушах гул и медленно выветривался из легких тошнотворный утробный запах зверья, а к нам уже мчался диспетчер.

— Позвонили только что из района, — переводя дух, сообщил он лежащему пластом Семёнову, — по краю Юзовки прошли волки. Надо их уничтожить! — тоном приказа закончил диспетчер.

— О, еще один командир сыскался, — недовольно пробурчал Семёнов, не поднимаясь с земли и растягивая слова, добавил: — Не успеем, сумерки уже, да и вертолет, видишь, еще не заправлен.

— Да Бог с ним, с этим керосином! — подхватился Иван Дмитриевич. — До деревни рукой подать, а они ведь не травку щипать пошли.

Его поддержал летчик, добавив, что топлива хватит еще на час с лишним. Семёнову ничего не оставалось, как смириться.

На малой высоте мы вынырнули на пригорок, оставив деревню справа.

— Вот они! — показал борттехник и принялся считать, загибая пальцы.

— Четырнадцать! — подсказал штурман.

— Для этих пора любви продолжается, — заметил Иван Дмитриевич, рассовывая патроны в гнезда патронташа и близоруко всматриваясь в синеющий простор.

Я отворил дверь и сквозь пелену слез увидел застигнутых врасплох зверей. Они сидели друг от друга в десяти-пятнадцати шагах, некоторые, почуяв опасность, уходили за плешивый, выстриженный ветрами пригорок.

— Становитесь в круг и не выпускайте их! — крикнул я пилотам. — Режь крайнего!

К крайнему подошли справа, делая неглубокий вираж. Я выстрелил, и волк тут же зарылся носом в снег. Пока шли за вторым, я перезаряжал ружье, но головка старой гильзы оторвалась и застряла в выбрасывателе. Возился я долго, во всяком случае мне так показалось, за это время Семёнов дважды промахнулся, а Иван Дмитриевич не мог справиться со слезами, градом катившимися из его слабых старческих глаз. Он вытирал их ладонью, рукавом брезентовой куртки, концом шарфа, но тщетно: так и отошел, виновато моргая красными веками.

Семёнов в спешке или в чрезмерно захватившем его азарте еще дважды промахнулся, и я бесцеремонно оттеснил его от двери.

Около пятнадцати минут нам потребовалось, чтобы уничтожить стаю, и еще столько же, чтобы собрать и загрузить волков в вертолет.

Садились уже при яркой луне. Около диспетчерской стоял грузовик и сновали люди. Как только остановились винты, люди вплотную подступили к вертолету и стали перегружать волков, волоча их по снегу. При лунном свете отчетливо виднелся на белом снегу кроваво-черный след от вертолета до машины; мелькали серые, белесые тела, лобастые головы, пушистые хвосты. Около машины собрались кучкой мужики, слышались восторженные голоса:

— Голова-то, голова! Как у коня!

— А клыки!

— Да-a, такому только попадись — пополам перехватит и «ох» не успеешь сказать!

— Примерно такого в Панфилове неделю назад убили, семерых покусал, двоих насмерть!

— Это еще что, вот у нас был случай…

На базе, куда мы должны были сдать волков, на этот раз не оказалось приемщика, он, как нам сказали, уехал на свадьбу. Долго искали Петра, который остался якобы за него. Наконец появился Петро, мужик лет сорока пяти, с толстыми бордовыми оладьями щек, крупный мягкий нос свисал тоже каким-то продуктом, не то огурцом, не то сарделькой.

Петро знал себе цену и не каждому спешил отвечать на вопросы.