Жених по объявлению

— Ты все же сходил бы в ресторан, — не выдержал долгого повествования малорослый обдиральщик, — а то ведь и его закроют.

— Мишка — зять мой. Зурманов промышляет. Вы, наверное, не знаете их, их мало кто знает.

— Да откуда им знать твоего Мишку?! — взорвался малый.

Длиннополый, не обращая на это замечание никакого внимания, продолжал:

— Шкурка зурмана за ондатрой идет. У зятя шапке шесть лет — и она как новая, даже на затылке не вытерлась. Да вы сами его спросите, он вам все расскажет. И про мать расскажет… С молодости в одном госпитале. Не перевели бы его — все было бы иначе.

— Перед смертью все равны, — горестно качнул головой Иван Дмитриевич, и получилось это у него хоть и с ноткой печали, однако ж и с заметной фальшью.

— Оно так, да только не совсем, — выразил сомнение по этому поводу длиннополый.

Луч от фар пронесся по двору, по облезлому боку сарая и остановился, замерев, на наших задубевших лицах.

— Поехали! — крикнул нам из кабины Семёнов.

Подошли к машине и обдиральщики, маленький попросил Семёнова подкинуть Лёху до ресторана.

— Мы не едем туда, да и хватит с вас! — сердито рванул дверцу Семёнов: переговоры на равных всегда давались ему с трудом. — Вперед! — приказал он шоферу.

И мы помчались, припадая на ухабах то к одному, то к другому борту машины, и какое-то тягостное ощущение поселилось во мне. Противен был Семёнов с его напористостью, граничащей с хамством, противны приемщики, противна кровь, противна бессердечность, а еще хуже притворство людское. Даже добрейший Иван Дмитриевич и тот какой-то не такой, весь фальшивый.

Бывает так: проснешься ранним утром и слышишь, как всюду звучат мелодичные серебряные колокольчики, радость переполняет тебя, хочется петь, всем говорить хорошие слова. Бывает и наоборот. Кошмары преследуют тебя всю темную ночь, и, проснувшись, думаешь, как хорошо, что это был только сон и, тем не менее, не ощущаешь счастья жизни, а почему-то желаешь долгого продолжения тяжелой ночи.

Тот третий день был именно таким. Ночь душила меня, а утром нас долго из-за непогоды не выпускали в полет. Но все же покладистый диспетчер — редкое явление — разрешил нам вылет и чуть не погубил нас, добрая душа. Мы так пригладили брюхом холм, что на вертолете не осталось ни одной антенны. Решили больше не дразнить судьбу и вернулись на базу.

— Нет, не оставила нас фортуна, — покачал головой борттехник, когда осмотрел после посадки вертолет. — Считайте, что начали вторую жизнь.

Мертвая тишина встретила нас на приемном пункте. Несмотря на ранний час, там никого, кроме мрачного Петра, ожидавшего нас, не было. Приемщик рассеянно, часто сбиваясь, пересчитал волков, а их было-то — кот наплакал, и попросил нас самих перетаскать туши в обдиральню. При этом он что-то неразборчиво бормотал себе под нос. Иван Дмитриевич, полагая, что приемщик выражает недовольство в наш адрес, спросил его:

— Мы что-то не так сделали?

— И чего ему надо было?… — отозвался в раздумьи тот. — Не калека ведь, а через тюрьмы кто у нас тут не проходил…

— Что-то случилось? — насторожился Иван Дмитриевич, да и я замер с волком у ворот сарая, предчувствуя ответ Петра.

— Да пришлый, обдиральщик, ночью тут, в сарае, повесился. Мать хоронить приезжал, и вот сам… — развел руками Петро. — Мороки теперь не оберешься.

Иван Дмитриевич молча отошел в сторону и сел на бревно, не смахнув с него снег…

Калейдоскоп удовольствий. Рассказ

Экспедитора Авоськина вызвали к директору и вручили дефицитную путевку в санаторий. Радость переполняла окривевшую в мытарствах душу, хотелось петь и кричать, чтобы все слышали и знали, каков он, Авоськин! Он не как все, он не станет на одну доску с кем-то там еще, кому не видать путевки, как своих ушей. Он баловень судьбы, помазанник Божий!

— Чегой-то ты сегодня светишься, как месяц проглотил? — спросила его жена Дуся. — Неужто опять на халяву надрызгался?

— Вот ты никогда не можешь, чтобы по-хорошему, — обиделся непонятый Авоськин. — С тобой нельзя, как с другими.

— Ну так и иди к другим, — просто рассудила Дуся. — Чего сюда-то приперся? Небось, жрать захотел?

— Почему у нас все как-то не так, как у людей?! Как-то все без смеха, без песен. Без праздников.

— А ты принес такие деньги, чтобы я тебе каждый день праздники устраивала? — Жена сердито смахнула крошки со стола на пол.

— Ну почему сразу деньги? Неужели только деньги нужны для праздника? Неужели нельзя просто так? Кстати, у моего отца день начинался с песни и заканчивался песней, а жили мы не ахти как.

— Где же он деньги брал на водку, колхозник-то твой?

— Какую водку?! Какую водку?! Он просто так пил… пел! Настроение было! Без выпивки! Без денег!

— С чего бы это нормальному человеку целый день просто так, ни с того ни с сего, глотку драть? Ненормальный какой-то. — Дуся пожала плечами и вышла из комнаты.