Перед комнатой, где обычно проходил допрос, кандалы, к удивлению Готье, сняли. Надзиратель открыл дверь. За столом вместо ожидаемых агентов ФБР Кэтрин увидела своего адвоката и незнакомого мужчину. При виде Готье они встали. Адвокат поздоровался, а мужчина, не скрывая улыбки, только кивнул головой в знак приветствия. Такое поведение Кэтрин показалось странным.
– Хочу вам кое-что сообщить… – начал говорить мужчина и вдруг умолк.
– Я выиграла в лотерею? – мрачно пошутила Готье. Мужчина засмеялся и продолжил говорить:
– Лучше. Мне кажется, моя новость вас обрадует больше. Я сотрудник российского посольства. Меня зовут Михаил. На самом высшем уровне достигнута договоренность между Россией и США о возврате вас на Родину…
От неожиданности горячая волна огромной радости захлестнула Готье, но женщина тут же взяла себя в руки. Она с недоверием посмотрела на адвоката, опасаясь провокации, но тот кивнул головой в знак того, что посольский работник говорит правду.
– А дети? Дети как? – едва вымолвила Кэтрин.
– С ними все в порядке. Они уже в посольстве. – сказал Михаил и продолжил: – Вы проведете некоторое время в административном блоке до переезда в здание суда. В камеру вы уже не вернетесь. Заседание состоится через несколько часов. Вечером вы будете уже в посольстве, а завтра в Москве… Сейчас мы едем к вашему мужу, чтобы сообщить эту новость и ему… Что ему передать?
– Передайте Жоржу, что я его люблю…
Тюрьма гудела, как разбуженный пчелиный улей, не смолкая ни днем ни ночью. Ночью шум, казалось, только усиливался: вопли и стоны наркоманов, хохот и дикие крики психически неуравновешенных заключенных, стук охранников дубинками по решеткам камер не давали уснуть и выводили из равновесия. Одновременно с подъемом в пять часов утра надзиратели выдавали таблетки для снятия абстинентного синдрома наркозависимым. Потом следовал завтрак, после которого тюрьма наконец на несколько часов успокаивалась. Наступала тишина. Только в это время можно было уснуть.
Первую ночь Жорж провел в общей пересылочной камере среди нескольких десятков арестантов, не зная, что будет дальше. В камере под потолком был установлен телевизор, на котором крутились популярные американские сериалы. Периодически бегущей строкой там появлялись новости. Вскоре после завтрака Жорж поднял глаза на экран, и вдруг все в нем внутри замерло. Он увидел на бегущей строке свою фамилию. Впившись глазами в экран, он читал. Сообщалось, что была арестована супружеская пара русских шпионов. У него мгновенно отлегло от сердца – он понял, что Центр узнает об аресте.
В этот же день Жоржа перевели в одиночную камеру, ужесточив режим содержания. Он подумал, что так лучше, потому что реакция арестантов, в большинстве своем наркоманов, была непредсказуема.
Камеры в блоке строгого режима были одиночные. Каждая из них вместо двери имела решетку и выходила в один центральный зал. Из центра зала надзиратели могли видеть все, что в них происходит. В этом блоке находились только заключенные с тяжелой криминальной историей или психически неуравновешенные, которые постоянно громко выясняли отношения между собой. Все пребывающие здесь носили ярко-оранжевые робы. Каждый день заключенным позволялось вый- ти из камеры в общее пространство на прогулку в течение часа. Готье такой привилегии не удостоился. В его камере постоянно горел свет и шумно работал кондиционер, посылавший вниз сильную струю холодного воздуха. Все «убранство» состояло из жесткой железной кровати с тонким матрацем и подушкой, умывальником из нержавеющей стали и унитазом. Над умывальником в стену был вмонтирован кусок полированной нержавеющей стали, заменяющий зеркало.
Кормили в тюрьме однообразно. Хлопья с обезжиренным молоком и кусок безвкусного белого хлеба на завтрак. Не допускалось ничего горячего. Кофе и чай заменялись пакетиком быстрорастворимого порошка, который при растворении с водой превращался в приторный сироп. Жорж не раз ловил себя на мысли, что, будучи гурманом, он не испытывал никаких неудобств по поводу еды. Он умел довольствоваться малым. Гораздо большее неудобство доставляло вынужденное недосыпание.
Жорж дремал в камере, когда его окликнул громкий голос и он услышал вопрос на английском языке:
– Эй ты, русский, как дела? – У решетки стоял высокий белобрысый заключенный лет тридцати пяти.
– Ты о чем? – ответил Жорж, стараясь не выдать волнения.
– Да ладно, я все знаю. О тебе уже пишут, тряся газетой, – улыбнулся он. – Долго же ты водил их за нос. Я их тоже терпеть не могу, этих копов. А мы с тобой вообще-то одной крови. Я с Украины и был маленьким, когда с матерью сюда приехал.
Потом он оглядел Жоржа с ног до головы и спросил:
– Русский, а ты чего так плохо одет?
– Что дали, то и надел, – ответил Готье.
– О’кей, друг, я этим займусь, – сказал он и исчез.
Через пару часов кто-то подсунул под дверь камеры пару новеньких кроссовок без шнурков и свежую, аккуратно свернутую робу, которую явно никто еще не носил.