Жены и дочери

Мистер Гибсон вернулся далеко за полдень и обедал в одиночестве, а Молли сидела рядом. Синтия с матерью оставалась наверху: миссис Гибсон примеряла созданный дочерью головной убор.

После обеда отец опять уехал к пациентам, а Молли так и осталась внизу. Огонь в камине догорал, свет мерк. Синтия неслышно вошла, села на ковре у ее ног, сжала вялую руку и молча принялась греть холодные пальцы. Нежность растопила копившиеся на сердце слезы, и по щекам потекли тонкие ручейки.

— Ты очень ее любила, да?

— Да, — пробормотала Молли сквозь рыдания и умолкла.

— Вы давно знали друг друга?

— Нет, не больше года, но все это время виделись очень часто. Она говорила, что я стала ей почти дочерью. И все же проститься не удалось: сознание ее померкло.

— У нее есть дети?

— Да, мистер Осборн и мистер Роджер. Была еще дочка, Фани, но умерла в младенчестве. Иногда в забытьи она называла меня ее именем.

Некоторое время девушки молчали, глядя на огонь, потом Синтия с чувством воскликнула:

— Как бы я тоже хотела любить людей!

— А разве не любишь? — удивилась Молли.

— Нет. Думаю, многие любят меня: или, по крайней мере, думают, что любят, — но мне никто и никогда не был особенно дорог. Тем более странно, что я полюбила тебя, сестренка, хотя знаю всего-то десять дней.

— Но ведь маму ты любишь? — уточнила Молли с мрачной серьезностью.

— Но тебя больше! — с улыбкой ответила Синтия. — Это шокирует, но так и есть. Не спеши осуждать. Не думаю, что любовь к матери — чувство врожденное, а я вдобавок так долго жила одна. Я очень любила отца, но он умер, когда мне было совсем мало лет, так что никто не верит, что я его помню. Слышала, как недели через две после похорон мама сказала посетительнице: «О, нет! Синтия еще слишком мала; наверняка уже его забыла». Мне пришлось закусить губу, чтобы не закричать: «Нет, я папу не забыла!» Потом маме пришлось устроиться гувернанткой, потому что жить было не на что, — но уже в четыре года она отдала меня в школу: сначала в одну, потом в другую, и не слишком переживала из-за расставания со мной. Думаю, я ей мешала. Во время каникул мама гостила в роскошных домах, а я оставалась в школе с учительницами. Однажды меня тоже пригласили в Тауэрс-парк. Мама с утра до вечера внушала мне, что можно, а что нельзя, но, кажется, я все равно вела себя плохо, поэтому больше меня не звали, чему я была очень рада. Ужасное место!

— Так и есть, — подтвердила Молли, вспомнив свой единственный день в поместье, когда она считала минуты до отъезда.

— А однажды я ездила в Лондон к дядюшке. Он юрист, и сейчас живет хорошо, но тогда был очень беден, потому что в семье росли семеро детей. Стояла зима, и все мы ютились в маленьком домишке на Даути-стрит, но все равно было не так уж и плохо.

— А потом ты жила с матерью, когда та держала школу в Эшкомбе. Об этом я услышала от мистера Престона в день свадьбы.

— Что именно он тебе сказал? — почему-то едва ли не зло спросила Синтия.

— Только это. Ах да! Еще сказал, что ты безумно красива, и просил передать его слова.

— Если бы передала, я бы тебя возненавидела! — воскликнула Синтия.

— Даже не думала: он совсем мне не понравился. А на следующий день леди Харриет заметила, что он человек недостойный.

Синтия долго молчала, а потом вдруг воскликнула:

— Как бы я хотела быть хорошей!

— И я тоже, — просто сказала Молли, вновь подумав о миссис Хемли: «Лишь деяния праведных сохраняют благость и красоту».

В этот момент праведность казалась единственным достоинством.

— Глупости, Молли! Ты очень хорошая девушка, для тебя добродетель естественна. А я не добродетельна и никогда не буду, так что не имеет смысла об этом рассуждать. Возможно, я еще смогу стать личностью, но никогда не стану хорошей женой, матерью.

— По-твоему, это легче?

— Судя по историческим романам — да. Я способна на усилие, рывок, с тем чтобы потом расслабиться, но повседневная добродетель мне чужда. Наверное, в душе я кенгуру!

Молли не могла уследить за мыслями Синтии: сейчас ее внимание принадлежало печальным событиям в Хемли-холле.

— До чего хочется всех увидеть, но в такие дни это невозможно. Папа сказал, что похороны состоятся во вторник, а потом мистер Роджер вернется в Кембридж, как будто ничего не случилось! Но как станут жить вдвоем сквайр и мистер Осборн?

— Он ведь старший сын, не так ли? Так что им мешает ладить?

— О, не знаю. Точнее, знаю, но не могу об этом говорить.

— Не будь столь правдивой, Молли. По твоей манере сразу ясно, когда ведешь себя искренне, а когда увиливаешь, не желая вдаваться в подробности. Я отлично поняла, что означало твое «не знаю». Никогда не считала себя обязанной говорить правду и только правду и хочу, чтобы мы оставались в равных условиях.