Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

– То есть какие-то общие каноны, которые вы в ней всё-таки нарушили?

– Нарушил. Тот же Заходер говорил, что дети всё-таки любят сильных героев – пиратов, например. Они даже Кощея Бессмертного уважают, а вот Айболита – уже не очень. Поэтому сочинять сказки с пиратами и преступниками – это самое лёгкое.

А когда ребёнок играет в беззащитного Чебурашку, он сам себя чувствует сильным героем – вот в чём дело. Он его защищает.

– Художница Франческа Ярбусова когда-то проговорилась, где именно она отыскала необычные, выразительные глаза для персонажей фильмов, снятых её мужем. Вот у него самого и взяла. У Норштейна. Вы меня простите, Эдуард Николаевич, но что может быть общего между вашим бойцовским характером и внутренним портретом этого ангелоподобного зверька? Журналисты писали, что у вас якобы в детстве была какая-то игрушка, похожая на будущего Чебурашку.

– Игрушки не было. Но самое интересное, что книжку-то я писал вообще о крокодиле Гене, а Чебурашка возник как необходимое приложение. У меня была идея: уравнять крокодила Гену и вообще всех животных в правах. В правах человека.

– Там есть гениальная фраза – о том, что Гена работает в зоопарке крокодилом. Вот это, наверное, ключ ко всему.

– Да. Но чтобы этот персонаж «работал», чтобы у него возникали какие-то контакты, ему нужно было подыскать партнеров и связи. Так появился Чебурашка. А уж потом как мотор и двигатель сюжета прибежала Шапокляк.

– Вы ведь начинали с юмористических рассказов и фельетонов, всё у вас шло успешно, и вдруг вы стали детским писателем. Почему?

– Не знаю. Единственное, что могу сказать: в школе я был вожатым в младших классах, и это стало важным социальным скачком. Я был тогда довольно противным хулиганом, которого не любили ни учителя, ни школьное начальство. Обожали меня только мои одноклассники. И вот однажды, чтобы со мною как-то справиться, меня назначили вожатым в третий класс, и я с этими ребятами провозился два года: водил в походы, катался с ними на лыжах, устраивал всякие вечера настольных игр и прочее. А время было послевоенное – кругом шпана, мелкие воришки, все курят…

Вот, может, отсюда и пошло?

– А каким было ваше собственное детское чтение? Вы помните свою первую детскую книжку?

– Не было у меня в детстве никаких книжек. Мы жили в эвакуации, за Уралом. Ничего не было. Читать я по-настоящему начал, когда стал учиться в школе. Отчим покупал литературу, вкладывал в это деньги, расставлял книги в шкафах и закрывал на висячие замки, чтобы мы с братом не таскали их на продажу. А мы отодвигали шкаф, снимали заднюю стенку и читали все подряд: Мопассана, Мериме, Гюго, Майн Рида.

– Но ведь детских книг там не было.

– А эти авторы разве не детские? Детские. Чистой воды.

– А вы можете назвать какого-нибудь чужого героя, появление которого вызывает у вас сегодня восторг и уважение?

– Могу. Гарри Поттер. У нас ничего подобного и близко не появилось. Впрочем, «Тимур и его команда» – в принципе хорошая книжка… Но это не совсем то. Может, Волька с Хоттабычем? Нет, нет. Кого бы вы мне ни назвали, я скажу: этот названный не стал «героем мечты» большого количества людей.

– А с другой стороны, ведь и до Джоан Роулинг в зарубежной литературе были похожие герои и сюжеты…

– Может быть. Но не было такой чёткой и понятной этической и поведенческой проповеди. А для меня проповедь в книжке – это главное. В «Гарри Поттере» есть всё, что нужно подростку. Это психически здоровая и одновременно увлекательная литература, которая вырабатывает уважение к миру – ко всему живому, к родителям, к учителям. Там есть вся необходимая пища для поддержания идеалов. Полное меню.

– Вы работаете во всех жанрах и видах литературы, долгие годы пишете и стихи и прозу. Это, кажется, развивается параллельно. Или проза появилась раньше?