Живи, солдат

Стефана Бояновича могла спасти только незамедлительная операция. У больного прободение желудка.

— Значит, операция? — повторила. Юзефа и испуганно взглянула на мужа. Она не могла сразу согласиться, на это.

— Что хотите делайте со мной, — простонал с подводы Стефан. — Нет больше сил! Панове доктоже, спасите...

В глазах больного, как пламя свечи на ветру, бился страх.

Мы положили Стефана в господский дом и сделали операцию.

Юзефа приходила в госпиталь ежедневно. Сядет на камне у ворот и смотрит в окна господского дома.

Каждого, кто выходил из госпиталя, останавливала и спрашивала:

— Вы видели моего Стефана? Как себя чувствует Стефан? Спал ли сегодня Стефан?

Ко мне она обратилась с просьбой:

— Передайте, пожалуйста, Стефану этот сверток. Тут сухари, яички, морс... Это вы разрешили ему есть.

Вручая Стефану сверток, я сказал:

— У вас очень преданная жена. Заботливая, любящая...

При этих словах Стефан просиял и произнес загадочно:

— Было все против нас — воля отца, тюрьма, хозяин этого дома. Но Юзефа не бросила меня, нет! У нее верное сердце.

В тот день он рассказал мне историю своей любви. И, как это часто бывает, в одной человеческой судьбе, как солнце в капле воды, отразилась судьба целого поколения.

...За Франкой было приданое. А у Юзефы — ничего. Отец настаивал на браке с Франкой. «Суму у нищего отнять хочешь! — орал на Стефана отец. — Есть у меня еще дети — это твои братья и сестры. Как я прокормлю их, если отдам тебе часть своей земли как старшему сыну».

Такие ссоры кончались дракой.

Тогда Стефан взял в аренду землю у помещика. Год был неурожайным. Стефан влез в долги. Выручил отец: он продал часть своей земли, чтобы спасти Стефана от тюрьмы.

Порог господского дома в те дни омыли слезы Стефана и Юзефы.

Чтобы поправить свои дела, Стефан отправился в.: город на заработки. Но работы получить не смог. Попробовал стать молочником: развозил по квартирам молоко, которое скупал у крестьян. Неудачи и здесь преследовали его. Тогда он занялся торговлей вразнос. С лотком через плечо ходил по деревням, продавал пеструю мишуру для крестьянских девушек: кольца из меди, сережки, брошки с цветными стеклышками. Заработки опять были нищенскими, и Стефан совершил преступление: с такими, как и он, бедняками, ограбил магазин.

Была у него мысль: вернуть украденное хозяину, как только дела поправятся...

Новое свидание с Юзефой произошло уже в тюрьме. Казалось, весь мир отрекся от Стефана. Не отреклась только Юзефа. Есть же в мире души, которые светятся всю жизнь для одного человека!

У Юзефы были золотые руки. Сельским модницам она шила платья. Ей удалось создать свой уголок. В нем она приняла Стефана, вернувшегося из тюрьмы больным.

Потом — война, оккупация, фашизм...

...Я подхожу к окну. Вижу Юзефу с девочкой лет шести. Они сидят на привычном месте — у ворот госпиталя, на камне. До сих пор не разрешали Юзефе видеться с мужем. Подзываю санитара и посылаю за женщиной.

В палату Юзефа с дочкой входят робко, на цыпочках.

Стефан широко улыбается. Губы его дрожат. Сейчас трудно различить, что это — улыбка или сдерживаемый плач. Юзефа молча опускается на колени перед мужем, обнимает его и прижимается щекой к груди. Стефан гладит голову жены. Плечи Юзефы беззвучно вздрагивают. Так проходит несколько минут.

Потом Юзефа встает и говорит, извинительно оглядываясь на нас:

— Мы сейчас уйдем, я знаю, в госпитале нельзя долго быть. Сейчас уйдем. Сейчас...

— Мы не торопим вас. Пожалуйста... — отвечаю я.

— Спасибо. Вы хорошие люди. Юля, — обратилась она к дочке, — скажи дядям спасибо. Они спасли твоего папу... Скажи...

Девочка облила нас синим сиянием своих глаз и пролепетала пухлыми губами:

— Бардзо дзенькую...

Кто-то из раненых взял девочку на руки. Кто-то угостил конфетой. Теперь девочка переходит из рук в руки.

Юзефа быстро собирает в кошелку опорожненную посуду, сметает в ладонь крошки с тумбочки. Потом подвязывает платочек.

— Не беспокойся о нас, Стефан. Лишь бы ты был здоров.

Всем улыбнулась в палате и добавила:

— Пусть скорее заживают ваши раны. Я буду молиться за вас. Попрощайся со всеми, доченька. 

Юля тряхнула кудряшками.

— Довидзеня...

Было похоже, что где-то рядом раздался нежный звоночек.

— Приходи, Юля! — приглашали раненые.

Стефан постепенно выздоравливал. Часто прогуливался по господскому дому. С недружелюбным любопытством он осматривал лепные плафоны и фрески на стенах, резные массивные двери, камины с бронзовыми часами на них, вазы и консоли, мозаичные рисунки на паркете, составленные из различных пород дерева. Подолгу останавливался перед голландской живописью и портретами в тяжелых золоченых рамах.

Я не мог понять, что на душе у Стефана.

— Снимите эти портреты, — сказал однажды Стефан, и глаза его зло вспыхнули.

— А зачем? Это — произведения искусства...

— Это — плохие люди... — возбужденно ответил он. В наших глазах господский дом был чудом архитектуры и искусства, для Стефана — осиным гнездом.

Юля приходила ежедневно. Часовые ее пропускали. Сразу же она попадала в широкие объятия раненых. Кармашки ее передника наполнялись печеньем и конфетами.