Читаем Живые и мёртвое полностью

Священники, пошедшие на конфликт с Ватиканом — как коммунисты на конфликт с ФКП — во имя христианских идеалов. … 200 священников пошли на заводы, чтобы жить одной жизнью с паствой, приобретя не только рабочие профессии, но и пролетарское сознание, профсоюзный гонор. В марте 1954 года напуганный Пий XII запретил “работу по совместительству”… Но 120 священников отказались повиноваться и поддержали ФНО. Некоторые пришли к выводу, что — за гранью человеческого терпения — насилие допустимо, а то и является долгом христианина.

Немало евреев — будущих антисионистов, — переживших, как правило, детьми, оккупацию: зверства армии вызывали у них ощущение дежавю.

Боевики Сопротивления…

Чем затяжнее война, тем радикальнее ее противники, тем больше одиночек объединяется, подчиняя свой индивидуализм дисциплине подполья» (С. 208).

Сотни жителей Франции — точное число неизвестно, многие так и не были раскрыты — становились «носильщиками»: они переправляли ФНО деньги — революционный налог, собранный с 450 тысяч алжирцев метрополии, добывали оружие, автомобили, квартиры, документы, печатали листовки, готовили побеги из тюрем, лечили раненых и укрывали боевиков.

Вот, например, какая встреча ждала «едва ли ни самого разыскиваемого алжирца Франции — шефа парижского ФНО Мохаммеди Мохана Саддека», которого оставили ночевать в замке одной знаменитой семьи: «наутро подпольщик едва не лишился рассудка: к завтраку его разбудил его любимый [актер-комик] Фернандель» (С. 220).

Действительно, среди «носильщиков» было много людей театра и кино: одни, помогая партизанам, продолжали работать, другие — уходили на нелегальное положение. Только в организации Франсиса Жансона — журналиста и философа — состояло около 70 представителей творческих профессий (С. 215-222). Когда в 1960 году 24-х из них судили, половине дали максимальные сроки — 10 лет. Так что это совсем не шутки.

Да что и говорить о «носильщиках», если даже тем статусным интеллигентам (всего — 244 человек), которые подписали в 1960 году «Декларацию права на неповиновение на алжирской войне», был до конца войны закрыт путь на телевидение и сцену театра (а из них около шестидесяти человек относились к «зрелищам»), было даже запрещено упоминание их имен.

Что и говорить о Франции, если даже в «архи-демократической» Швейцарии властям пришлось в 1967 году принять специальный закон, запрещавший иностранцам политическую деятельность в стране и направленный конкретно против одного человека — шведского литератора Нильса Андерсона, создавшего маоистскую организацию. А в начале 60-х Андерсон укрывал у себя самых опасных боевиков-алжирцев и издавал «Допрос под пыткой» Анри Аллега[5]. В швейцарском гражданстве Андерсону было отказано значительно раньше — в 1955 году за — внимание! — участие в Международном фестивале молодежи и студентов в Бухаресте! (С. 227)[6].

Что и говорить о французских властях, если французские ультраправые присылали бельгийцам-«носильщикам» — а были и такие, причем опять же интеллигенты с громкими именами — бомбы. Замаскированы они были — с изощренным юмором — под книгу … того же Андерсона.

Сам Жансон обошел все ловушки, подпольно опубликовал книгу о войне в Алжире и даже провел пресс-конференцию — тоже подпольно. Ему до 1966 года пришлось жить за границей, пока не была объявлена амнистия. Его подруге повезло меньше: Элен Кюэна получила 10 лет, но вместе с еще пятью женщинами бежала из тюрьмы «Ла Пти Рокетт». «История сенсационного побега неправдоподобно романтична для ХХ века: перепиленные решетки, связанные простыни, не дождавшийся беглянок, которым пришлось самим искать себе убежище, автомобиль» (С. 225). Заключенную другой тюрьмы чуть было не выкрали при помощи … вертолета!

«Носильщики», оказавшись в одних тюрьмах с алжирцами, брались обучать тех всему, что знали сами — начиная с грамоты.

Именно во французской тюрьме сделал свои первые театральные постановки алжирец Мохаммед Будиа, который затем в свободном Алжире стал «культурной революцией в одном лице», открывая газеты, театры, организуя «культурный караван» по самым отдаленным уголкам страны (С. 55). При этом он был и бойцом: в 1958 году его коммандос перенесли войну на территорию Франции, взорвав крупнейшее нефтехранилище в Морепьяне — за это он и попал в тюрьму, из которой бежал в 1961 году. Позднее он работал с ООП и проводил теракты против Израиля. Видимо, именно израильские спецслужбы и подорвали его автомобиль в 1973 году.

Перейти на страницу:

Все книги серии Статьи с сайта saint-juste.narod.ru

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное