Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Обычно, когда они возвращались из магазинов с покупками, она радостно мерила то, мерила се, а Ван Чэнь требовал от нее близости. После нескольких раз у нее обострилось чутье, и она заподозрила его в каких-то нечистых мотивах. Но даже не пикнула, не стала его разоблачать. Вещи покупала, как и раньше, но ложиться в постель стало уже не так просто. В ее душе рождалось презрение, а иногда волнами накатывала злость. Она совершенно не могла понять, отчего отношения между двумя людьми могут все больше и больше деградировать.

Ван Чэнь со своей стороны тоже следил за словами и выражением лица: нельзя было позволить Лу Сяобин прочитать его мысли. Пусть даже его и отвергли, он не станет унижаться. Однако ему нужна была непосредственная физиологическая стимуляция, чтобы прогнать воспоминания, оставшиеся от Су Цзе.

Они словно играли в жмурки, оба прятались и оба ловили. Прячась, боялись быть пойманными, ловя, боялись, что не поймают. Внешне беспечные, втайне они напрягали все силы.

Ван Чэнь часто спрашивал Лу Сяобин: «Я хорошо с тобой обращаюсь?» Он надеялся, что она ответит: «Хорошо», а лучше всего обнимет за шею, прильнет всем телом и соблазнительно скажет: «Хорошо». Тогда он почувствовал бы, что она руководит его чувствами, приняла его чувства, и тем самым получил бы определенное мужское удовлетворение (что также говорило, что эта женщина тактична и готова взять на себя инициативу). Лу Сяобин же упрямо не хотела подниматься по лестнице, которую он ей давал, а наоборот, стаскивала его с занятой им высоты. Она отвечала: «Ты и должен ко мне хорошо относиться». Эти слова превращали благодарность, которой Ван Чэнь ожидал от нее за всю доброту, что он к ней проявил, в мягкую кольчугу с шипами.

Ему это не нравилось, но он не нашел доводов, чтобы возразить. Он был разочарован, ему не хватало благодарности за его труды. Ему очень хотелось сказать ей, что он любит ее, что он никогда не любил ее так, как сейчас. Однако по-настоящему он нуждался в том, чтобы она любила его намного больше, чем он любит ее. Но что, если Лу Сяобин задаст встречный вопрос: почему он сейчас вдруг особенно полюбил ее? Как ему на это ответить? Рана в его душе болела, но он мог только украдкой зализывать ее, и это причиняло ему еще большие страдания. Он проникновенно смотрел на Лу Сяобин. Взгляд этот шел из самого сердца, буксир эмоций вытащил на поверхность все его скрытые надежды, и на лице его отразились тоска, разочарование, ожидание. Однако из-за того, что их отношения уже дали крен, этот взгляд показался Лу Сяобин еще более странным, и она, не сомневаясь ни секунды, заподозрила, что в нем выражено исключительно эротическое желание. А это была самая болезненная для нее вещь, и потому она намеренно игнорировала его, всем телом, бессловесно излучая отчуждение. Ван Чэнь частенько вспоминал вечер, когда она ждала его возвращения у входа в дом. Как она, рыдая, упала в его объятия, крепко прижав к себе, боясь, что он внезапно снова исчезнет. При мысли об этом Ван Чэнь испытал прилив нежности и, не в силах сдержать чувств, подсел поближе к ней и погладил по длинным-длинным черным-черным волосам. Он не догладил и третьего раза, как она встала под предлогом вскипятить чайник. Его объятия опустели. Уши уловили звук журчащей воды, глаза смотрели в телевизор, где как раз показывали «Жену-волшебницу»[75], и уродливый муж волшебницы-жены как раз глупо хохотал, широко разинув огромный рот.

В начале июня Ван Чэнь добился командировки в Гуйлинь[76]. Он взял с собой Лу Сяобин. Он надеялся, что это путешествие сможет что-то изменить.

Однажды вечером они отправились на набережную реки Лицзян выпить пива. Лу Сяобин уселась на свободное место, а Ван Чэнь ушел в соседний магазинчик покупать открытки.

И за это короткое время Лу Сяобин познакомилась с каким-то иностранцем лет двадцати. Парень сидел наискосок от нее, увидел, что она одна, и непринужденно с ней поздоровался, внезапно заговорив на прекрасном, беглом китайском языке.

У иностранца было смешное имя — Ромео. Он рассказал, что его мать любила Шекспира, вот и назвала его так. Ромео посчитал, что Лу Сяобин — плохое имя, он сказал, что она прекрасна, когда смеется, и ее нужно называть Лу Сяохуа[77].

— Это слишком примитивное имя, — засмеялась Лу Сяобин. — Звали б меня по правде Лу Сяохуа, я бы сейчас в поле хлопок собирала.

— Что плохого в хлопке? — спросил Ромео, вывернув наизнанку ворот футболки, вытянул этикетку и показал ей. — Смотри, моя одежда из чистого хлопка.

Ромео работал учителем в школе иностранных языков, где преподавал китайцам иностранные языки, а иностранцам — китайский. Он отрекомендовался классным учителем, заявив, что все студенты так о нем говорят.

Ромео отважился предложить ей побыть для нее гидом. Этот иностранец казался ей весьма интересным и очень искренним, а потому они договорились о времени завтрашней встречи.

Они болтали с воодушевлением, а пиво сработало как катализатор. Смех Лу Сяобин становился все громче.