Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

Тетушка Юй хотела сказать, что мать так толком и не научилась местному наречию. Когда матери исполнилось девятнадцать, бабка купила ее в жены моему отцу; говорили, мать была родом из Хэбэя. В нашей деревне таких женщин хватало: те, кому не по карману жениться на местной, приобретали себе невесту в чужих краях и привозили домой. Одни девушки и сами были рады, что их купили, дали выбраться из нищеты, других привозили силой. Не знаю, как обстояло дело с матерью. Из-за особого расположения нашей деревни почти все женщины, оказавшись здесь (хоть по своей воле, хоть насильно), как положено, рожали и растили детей и никогда не возвращались в родные края. Рассказывали, будто одну женщину из Шэньси заманили в деревню обманом; увидав, что новая семья живет в нищете, да и муж не красавец, она среди ночи сбежала из дома, как воришка. Бедняга позабыла, что деревню от большой земли отделяет почти пятьсот метров речной воды: прибежала на берег, да так и обмерла. Провыла у переправы до рассвета и вернулась в мужнин дом, там ее ко всему прочему еще и поколотили. Без разрешения мужниной родни паромщик дядюшка Гуан не пускал привозных жен на судно, а то хлопот потом не оберешься: вдруг она переправится на тот берег и сбежит, тогда семья мужа чего доброго подожжет его паром. Дядюшка Гуан перевозил только тех, кто жил на острове больше десяти лет, такие женщины давно смирились: дома ждет выводок ребятишек, и захочешь, да не убежишь.

На моей памяти мать всегда была неразговорчива, особой ласки мы с братьями от нее не видели. Почти все время она проводила дома, присматривая за детьми и хлопоча по хозяйству. Впрочем, матери жилось лучше, чем другим привозным женам: ей не нужно было работать в поле. Бабку нашу я не застала, но, говорят, она была женщиной суровой и учила отца одной науке: не давай жене высовываться. «Высовываться» — значит самой решать, что сказать, как жить и на что тратить деньги, словом — почти все. И ни за что нельзя раскрывать душу перед женщиной, тем более привозной. Наверное, наставляя своего сына, бабка позабыла, что сама она тоже женщина. Похоже, моя мать не давала отцу поводов для беспокойства, мыслей о побеге у нее не было, она вообще редко выходила из дому, хотя отец давно разрешил ей переправляться на пароме, чтобы ездить на рынок.

Тетушка Юй тоже была из привозных, они с матерью хорошо ладили, как-никак больше двадцати лет жили по соседству. Тетушка Юй часто приходила со своего огорода к дверям нашей кухни поболтать с матерью. На местном наречии они обе говорили не чисто, в каждом слове слышался отзвук говора их родных мест. Это словно клеймо: со временем ты и сам о нем позабыл, а оно по-прежнему тут как тут. Мать и тетушка Юй обращались друг к другу «сестрица», беседовали о житейских делах и ничем не отличались от остальных деревенских женщин. Только иногда я замечала, как они вдруг замолкают на полуслове, в такие секунды их лица становились задумчивыми и печальными. Потом резкий крик петуха или собачий лай выводил соседок из оцепенения, мать и тетушка Юй тревожно взглядывали друг на друга, будто только что очнулись от сна, и тут же отводили глаза — казалось, они обе знают что-то, но молчат. Я никак не могла понять, что же с ними такое.

Мать переселилась на Бамбуковый остров, но я часто видела, как тетушка Юй идет к задней двери нашей кухни со своего огорода. На полпути она вспоминала, что матери здесь больше нет, и понуро брела к себе.

— Что творится с моей мамой? — однажды спросила я тетушку Юй. Она покачала головой, лицо у нее сделалось таким серьезным, что я даже испугалась. Наконец наша соседка вздохнула и туманно ответила:

— В пятьдесят познаешь волю Неба[106]

. Состарившись, боишься умереть на чужбине.

Как-то вечером отец отправил меня на Бамбуковый остров проведать мать. К тому времени она уже полмесяца жила отдельно. Братья, казалось, не видели ничего страшного в том, что мать перебралась на остров, и совсем перестали бывать дома, объясняя это тем, что там теперь никто им не готовит. Отец сказал, что все они — скоты, и вид у него при этом был такой, словно он всегда очень ценил жену. А вот мне казалось, что братья у отца и научились ни во что ее не ставить.