Жизнь двенадцати цезарей

Сам он жалуется в одном из своих сочинений, что к нему приставили иностранца, по профессии — прежнего надзирателя за скотом, для того, чтобы он за все наказывал его без всякого снисхождения. Вследствие своего хилого здоровья он и на гладиаторских играх, данных им вместе с братом в память их отца, председательствовал, по новой моде, в плаще с капюшоном![311] В день совершеннолетия его около полуночи внесли в Капитолий на носилках, без всякого торжества.

Это, однако ж, не мешало ему с малых лет усердно заниматься литературой. Свои опыты в той или другой ее отрасли он нередко даже издавал в свет. Но и на этом поприще он не мог снискать себе уважения, как и подать надежду на свое лучшее будущее.

Мать его, Антония, обыкновенно называла его «чудовищем не конченым, а только начатым природой». Желая укорить кого-либо в умственной неразвитости, она говорила, что он глупее ее сына Клавдия[312]

. Его бабка Августа всегда относилась к нему с глубоким презрением и разговаривала с ним только в исключительных случаях. Если ей приходилось делать ему замечания, она делала это всегда в строгих и коротких записках или через третье лицо. Его сестра Ливилла, узнав, что он рано или поздно будет императором, при всех громко прокляла столь несправедливую и столь недостойную участь, ожидающую римский народ. А для более ясного представления, что думал о нем хорошего и дурного его дед Август, привожу несколько выдержек из его писем: «По твоему поручению, милая Ливия, я разговаривал с Тиберием насчет того, что нам делать с твоим внуком Тиберием[313] во время Марсовых игр[314]. Оба мы согласились, что нам необходимо раз и навсегда решить, какие меры принять в отношении его. Если он здоров и, если можно выразиться, целен, что мешает нам постепенно давать ему те же должности и звания, какие проходил его брат? Но, если мы считаем, что он ἠλαττῶσϑαι и βεβλάφϑαι ϰαὶ εἰς τὴν τοῦ σώματος ϰαὶ εἰς τὴν τῆς ψυχῆς ἀρτιότητα[315]

, мыне должны давать повода смеяться над ним и над нами людям τὰ τοιαῦτα σϰώπτειν ϰαὶ μοϰτηρίζειν εἰοϑόσιν[316]. Мы будем всегда затрудняться, если станем рассуждать о каждом отдельном случае, μὴ προὕποϰειμένου ἡμῖν, может ли он занимать общественные должности или нет. Но в настоящее время, в ответ на твой вопрос, скажу тебе, что не прочь поручить ему смотреть, на Марсовых играх, за столом жрецов, если он согласится принимать советы от своего родственника, сына Силана, — чтобы не делать того, что может броситься в глаза и быть осмеянным. Позволить ему смотреть на игры из императорской ложи я не могу согласиться, — сидя в первом ряду публики, он будет обращать на себя внимание. Не могу позволить ему и идти на Албанскую гору или оставаться в Риме, во время праздника латинцев[317]. Если он может идти с братом на гору, почему же ему не быть городским префектом? Вот наше мнение, милая Ливия. На основании его мы решили остановиться во всем этом деле раз навсегда на одном, чтобы никогда не колебаться между страхом и надеждой. Если хочешь, можешь дать прочесть часть этого письма и нашей Антонии»…

В другом письме читаем: «Во время твоего отсутствия я ежедневно приглашаю молодого Тиберия к столу, чтобы ему не обедать исключительно со своим Сульпицием и Атенодором. Я хотел бы, чтоб он более осмотрительно и менее μετεώρως[318]

выбрал себе кого-нибудь, чтоб подражать его жестам, костюму и походке. Бедняжка ἀτυχεῖ[319], — где его ум не сбивается с пути, достаточно видно ἡ τῆς ψυχῆς αὐτοῦ εὐγενεια»[320].

То же в третьем письме: «Право, я удивляюсь, милая Ливия, как твой внук, Тиберий, мог понравиться мне в роли декламатора! Не понимаю, как мог человек, который говорит все обыкновенно так ἀσαφῶς[321]

, говорить, в роли декламатора, σαφῶς[322] обо всем, о чем следует сказать».

Понятно, что после этого решил в отношении его Август. Из почетных должностей он оставил ему лишь должность авгура, а своим наследником назначил его только в третьей степени, почти наравне с чужими, — в шестой части, и завещал ему не более восьмисот тысяч сестерциев.

Он просил у своего дяди Тиберия почетной должности; но последний послал ему лишь отличительные знаки консульского достоинства, а на его более настойчивую просьбу о пожаловании ему действительного достоинства ответил письмом, что посылает ему сорок золотых на праздники Сатурналий и Сигилларий[323]. Тогда, наконец, Клавдий отказался от надежды получить консульское достоинство и стал вести праздную жизнь, то уединяясь в своих садах, то в своей загородной вилле в Кампании. В обществе завзятых негодяев он, кроме прежнего своего порока, лени, заслужил дурную славу как пьяница и игрок.