Жизнь двенадцати цезарей

Конечно, для него это было только предлогом к началу междоусобной войны: настоящие причины были, говорят, другие. Гней Помпей повторял, что, так как Цезарь не мог ни докончить на свои средства начатых им построек, ни оправдать ожидания, которые возбудил в народе своим приходом, он решил перевернуть все вверх дном. По словам других, Цезарь боялся, что его заставят дать отчет во всем, что он сделал в свое первое консульство против религии, законов и протеста других, тем более что Марк Катон часто повторял с клятвой о своем намерении привлечь Цезаря к суду, лишь только тот распустит свои войска, а в народе ходил слух, что если он вернется частным человеком, то станет отвечать в суде окруженным вооруженными людьми, подобно второму Милону. Это тем вероятнее, что Азиний Поллион рассказывает, как, глядя на своих убитых или же обратившихся в бегство противников, он произнес во время фарсальского сражения: «Вот чего добивались они! Если б я не обратился за помощью к войскам, мне, Гаю Цезарю, вынесли бы обвинительный приговор, после того как я совершил блестящие подвиги!»

Некоторые думают, что им овладела жажда власти, благодаря привычке к ней. Взвешивая силы свои и противников, он воспользовался случаем похитить власть, которой страстно добивался еще смолоду. Такого же, по-видимому, мнения держался и Цицерон. В третьей книге своего сочинения «О должностях» он пишет, что Цезарь всегда цитировал стихи из «Финикиянок» Еврипида:

ἐίπερ γὰρ ἀδιϰεῖν χρή, τοραννίδος πέρίϰάλλιστον ἀδίϰημα τὰδ᾿ ἂλλα εὐσεβεῖν χρεών[57]

.

Сам он перевел их следующим образом:

Nam si violandum est jus, regnandi gratia

Violandum est: aliis rebus pietatem colas.

Итак, получив известие, что вмешательство трибунов не привело ни к чему и что сами они должны были удалиться из столицы, Цезарь тайно немедленно отправил вперед несколько когорт, а сам, не желая возбуждать подозрений, лицемерно присутствовал на публичном представлении, рассмотрел план здания будущей школы гладиаторов и, по обыкновению, был на многолюдном обеде, а затем, после захода солнца, приказал запрячь в телегу мулов, взятых с ближайшей мельницы, и отправился в дорогу с небольшою свитой, в строжайшей тайне. Факелы погасли. Цезарь сбился с пути и долго плутал, пока на рассвете не нашел проводника, который вывел его запутанными узкими тропинками.

У реки Рубикон, границы его провинции, он догнал свои когорты и на некоторое время остановился, раздумывая, на какой огромный шаг решается, и наконец сказал, обращаясь к окружающим: «Теперь еще мы можем вернуться, но, если перейдем этот мостик, придется все решать оружием!..»

Пока Цезарь колебался, ему было видение следующего рода. Неожиданно он заметил неподалеку человека чрезвычайно высокого роста и красивого, который сидел и играл на дудке. Послушать его сбежались не только пастухи, но и множество солдат из казарм, в том числе трубачей. Вдруг неизвестный вырвал у одного из них трубу, прыгнул в реку, изо всей силы заиграл сигнал к выступлению и поплыл к другому берегу. Тогда Цезарь сказал: «Пойдемте туда, куда нас зовет воля свыше и несправедливость наших врагов!..» и: «Жребий брошен!». Переправив затем войска, он взял с собой народных выгнанных из города трибунов, которые приехали к нему, и произнес речь, причем разорвал одежду на груди и со слезами заклинал солдат не изменять ему. Говорят даже, он обещал всем ценз всадников; но это ложь. Обращаясь к ним в своей речи, он несколько раз указывал им на перстень на своей левой руке, желая показать, что для всех тех, кто поможет ему отстоять его честь, он спокойно пожертвует своим перстнем. Стоявшие позади солдаты, которым легче было видеть, нежели слышать оратора, приняли его жесты за слова. Разнесся слух, будто он обещал дать каждому право носить перстень и четыреста тысяч сестерциев в награду.

Его дальнейшие успехи заключались в следующем. Он занял Пицен, Умбрию и Этрурию. Луций Домиций, назначенный во время этих волнений преемником ему, защищал с войсками Корфиний. Цезарь заставил его сдаться и отпустил, а затем двинулся по берегу Адриатического моря к Брундузию, куда бежал Помпей с консулами, намереваясь при первом случае выйти в море. Цезарь всячески старался помешать их отъезду, но напрасно, и двинулся на Рим. Потребовав от сенаторов помощи для блага государства, он напал на чрезвычайно сильную армию Помпея, находившуюся в Испании, под командой трех легатов, Марка Петрея, Луция Афрания и Марка Варрона, сказав раньше своим приверженцам, что идет теперь против войска, не имеющего начальника, а потом пойдет против начальника, не имеющего войска. Правда, осада Массилии, которая заперла пред ним ворота во время его марша, и крайний недостаток хлеба задержали его, вскоре, однако, все подчинилось ему.