Обхожу молчанием и речи в сенате Долабеллы и Куриона-отца, где Долабелла называет Цезаря «любовником царицы», «нижней перекладиной царской кровати», а Курион — «конюшней Никомеда» и «вифинским публичным домом». Не привожу на память и эдиктов Бибула, где последний публично заявлял, что «его товарищ — вифинская царица» и что «раньше он бредил царем, теперь — царством». Приблизительно около этого времени и некий Октавий, по словам Марка Прута, говоривший иногда слишком вольно, вследствие своего слабоумия, обращаясь с приветствием к Цезарю среди многочисленного общества, назвал его «царицей», тогда как Помпея почтил именем «царя». А Гай Меммий укорял Цезаря даже в том, что он прислуживал Никомеду в качестве виночерпия, вместе с другими развратниками, в присутствии множества гостей. Среди них было и несколько римских купцов, которых Меммий называет по именам. Цицерон, не довольствуясь тем, что рассказывает в некоторых из своих писем, как телохранители ввели Цезаря в царскую спальню и положили, в пурпуровом платье, на золотую кровать, после чего потомок Венеры пожертвовал цветом своей молодости развратному вифинцу, добавляет следующее. Раз, когда Цезарь защищал в сенате дело дочери Никомеда Низы и вспоминал при этом благодеяния царя в отношении его, Цицерон отвечал ему: «Перестань, прошу тебя, рассказывать об этом! Известно, что сделал для тебя он и, особенно, что сделал для него ты!..» Наконец, во время галльского триумфа, солдаты между прочими веселыми песнями, — которые поют еще до сих пор, провожая триумфальную колесницу, — пели следующее всем известное место:
Известно, что в любовных делах Цезарь был сладострастен и расточителен. У него была масса любовниц аристократических фамилий, в том числе Постумия, жена Сервия Сульпиция, Лоллия — Авла Габиния, Тертулла — Марка Красса и Луция — Гнея Помпея. По крайней мере, Курионы, отец и сын, и многие другие ставили в вину Помпею, что он из жажды власти женился на дочери человека, из-за которого раньше развелся с женой, прижив с нею трех детей, и которого, вздыхая, называл Эгисфом. Но в особенности любил Цезарь мать Брута, Сервилию. Уже в первое свое консульство он купил для нее жемчуг ценой шесть миллионов сестерциев, а во время гражданской войны, кроме других подарков, предоставил ей возможность приобрести за бесценок богатейшие имения из числа продававшихся с публичного торга. Очень многие удивлялись, конечно, дешевизне покупки. Тогда Цицерон сострил чрезвычайно удачно: «Для доказательства, что это за покупка, скажу вам, что тут сбавили целую треть (tertia) цены». Дело в том, что, говорят, Сервилия свела с Цезарем и дочь свою Терцию (Tertia)[66]
.Цезарь пускался в любовные похождения с замужними женщинами и в провинциях. Это видно по меньшей мере из двух стихов, которые распевали солдаты во время галльского триумфа:
Он жил и с царицами, в том числе с Евноей, женой мавританского царя Богуда. По словам Назона, он чрезвычайно часто делал ей и ее мужу богатейшие подарки. Но особенным его расположением пользовалась Клеопатра. С ней он нередко просиживал до рассвета, а на ее роскошной галере, пожалуй, проехал бы Египет вплоть до границ Эфиопии, если б войско не отказалось следовать за ним. Наконец, он пригласил царицу в Рим и отпустил только тогда, когда оказал ей величайшие почести и одарил ее. Сыну, которого она родила ему, он позволил носить имя отца, — некоторые греческие писатели передают, что он был похож на Цезаря и внешностью и походкой. Марк Антоний утверждал в сенате, что Цезарь признавал этого ребенка своим, о чем, по его словам, знали Гай Матий, Гай Оппий и остальные друзья Цезаря. Между тем один из них, Гай Оппий, написал книгу о том, что ребенок, отцом которого Клеопатра называла Цезаря, был не его сыном, как будто действительно нужна была чья-либо защита и заступничество! Народный трибун Гельвий Цинна признавался очень многим, что у него был написанный в окончательной форме закон, который Цезарь приказал издать в свое отсутствие. Этим законопроектом позволялось ему брать себе жен, каких только он хотел и в любом количестве, для того чтобы иметь наследника себе. Стремясь рассеять всякие сомнения в его бесстыдстве и в позоривших его любовных похождениях с чужими женами, Курион-отец назвал его в одной из своих речей «мужем всех женщин» и «женой всех мужчин».