Жизнь двенадцати цезарей

Насильственная смерть Цезаря была заранее предсказана целым рядом ясных предзнаменований. Несколькими месяцами ранее колонисты, переведенные, на основании Юлиева закона, в колонию Капую, стали, расчищая места для постройки домов, разрушать чрезвычайно древние гробницы. Они занимались этим тем охотнее, когда при раскопках им попалось несколько небольших старинных ваз. Наконец, они нашли в гробнице, где, по преданию, был похоронен основатель города Капуи, Капий, медную доску со следующей греческой надписью: «Когда кости Капия будут вырыты, один из потомков Юла падет от руки своих соотечественников, а затем, как месть за него, в Италии начнется страшное кровопролитие». Чтобы этот рассказ не сочли басней или выдумкой, замечу, что он принадлежит одному из ближайших друзей Цезаря, Корнелию Бальбу. За несколько дней до своей смерти Цезарь заметил, что табун лошадей, которых он при переправе через реку Рубикон посвятил богам и пустил гулять, где хотят, без караульных, решительно ничего не ест и сильно плачет. Затем, когда Цезарь приносил жертву, гадатель Спуринна советовал ему остерегаться опасности, которая будет грозить ему не позже 15 марта. 14 марта птичка королек влетела с лавровой веткой в клюве в Помпеевский зал. За ней погнались разные птицы из соседней рощи и разорвали в курии. В ночь накануне убийства сам Цезарь видел во сне, будто он то летает выше облаков, то протягивает руку Юпитеру. Жене его Кальпурнии снилось, будто фронтон их дома валится, а ее мужа убивают в ее объятиях. Двери их спальни неожиданно отворились сами собою.

По этой ли причине или по нездоровью, Цезарь долго раздумывал, не остаться ли ему дома и не отложить ли дела, которыми он решил заниматься в сенате. Но Децим Брут советовал ему не ставить в неловкое положение сенаторов, давно ожидающих его в полном составе, и он около четырех часов вышел, наконец, из дому. Один из встречных подал ему записку о планах заговорщиков; но он положил ее вместе с другими табличками, которые держал в левой руке, желая прочесть их потом. После этого Цезарь принес несколько жертв; но счастливых предзнаменований ему не удалось получить, и он вошел в сенат, не обращая внимания на религиозные обязанности, а посмеиваясь над Спуринной и обвиняя его во лжи, так как, по его словам, 15 марта не принесло ему никакого несчастья, хотя Спуринна и говорил, что этот день наступил, но еще не прошел.

Цезарь сел, и заговорщики окружили его, как бы из почтительности к нему. Туллий Цимбр, взявший на себя первую роль, немедленно подошел к нему ближе, делая вид, что хочет обратиться с просьбой. Цезарь, отказываясь выслушать его, жестом показал, чтобы он отложил это до другого раза. Тогда Цимбр сорвал тогу с обоих его плеч. «Но ведь это насилие!» — вскричал Цезарь[86]

. В этот момент один Каска ранил его сзади, немного ниже горла. Цезарь схватил Каску за руку, нанес ему сквозную рану своим стилем и хотел вскочить с места; но новая рана удержала его. Он видел, что со всех сторон ему грозят обнаженные кинжалы, и обвернул голову тогой, спустив в то же время левой рукой складки тоги до голени: хотел умереть пристойнее, прикрыв даже нижнюю часть тела. Ему нанесли двадцать три удара; но он не произнес ни слова. Только при первом ударе у него вырвался стон, хотя рассказывают, будто он обратился к нападавшему Бруту со словами: Καὶ σὺ τέϰνον[87].

Все разбежались, а Цезарь несколько времени лежал бездыханным, пока трое молодых рабов не положили его на носилки, с которых свешивалась его рука, и не отнесли домой. Но из стольких ран, по мнению врача Антистия, смертельной была только одна — вторая, которую ему нанесли в грудь.

Заговорщики хотели бросить труп убитого в Тибр, имущество его конфисковать, распоряжения объявить недействительными, но отказались от своего намерения из-за страха пред консулом Марком Антонием и начальником конницы Лепидом.

По требованию тестя Цезаря Луция Пизона вскрыли и прочли в доме Антония его духовное завещание. Он составил его 13 сентября в своем лабикском[88] поместье и отдал на хранение старшей из весталок. По словам Квинта Туберона[89], он со времени первого своего консульства до начала гражданской войны неизменно назначал своим наследником Гнея Помпея, о чем читал и солдатам на сходке. Но в последнем своем завещании он сделал наследниками трех внуков своих сестер — Гая Октавия в три четверти, а Луция Пинария и Квинта Педия — в остальной четверти. В конце завещания он даже усыновлял Гая Октавия с правом носить его фамилию. Большинство убийц он назначил опекунами своего сына, если б он родился, а Децима Брута даже одним из вторых своих наследников. Народу он отказал сады возле Тибра и по триста сестерциев на каждого.