Жизнь двенадцати цезарей

Легко себе представить, как горячо его любили за подобные прекрасные поступки! Оставляя в стороне определения сената, так как их могут считать или вынужденными, или льстивыми, скажу только, что римские всадники, по доброй воле и с общего согласия, всегда два дня подряд праздновали день его рождения. Представители всех сословий ежегодно кидали, по обету, монеты в Курциево озеро, за его здоровье, как первого января подносили ему подарок в Капитолии, даже в его отсутствие. На сумму, выручаемую от их продажи, он приобретал статуи богов весьма высокой цены, например Аполлона-Сандалиария, Юпитера-Трагеда и другие, и ставил по обету в разных кварталах столицы. Когда отстраивали его сгоревший дворец на Палатинском холме, ветераны, декуриии, трибы, наконец, даже отдельные лица разных сословий охотно несли деньги, кто сколько мог; но Август только дотронулся до огромных куч этих денег и не из одной не взял больше денария. Когда он возвращался из провинции, его не только встречали с благопожеланиями, но и пели в его честь изящные стихи. Также следили за тем, чтобы в день его въезда в столицу не производилось казней.

Титул «отца отечества» ему поднес весь народ, неожиданно и с величайшим единодушием, сначала простой народ, отправив депутацию в Анций, а затем, из-за его отказа принять титул, — в Рим, когда огромная толпа, в лавровых венках, окружила его, в то время как он шел в театр. Этому примеру последовал и сенат, в курии, не на основании декрета или общим восклицанием, а чрез Валерия Мессалу. Последний сказал, по поручению всех: «Будь счастлив и благополучен, Цезарь Август, вместе со своей семьей! Это желание, мы уверены, сделает навсегда счастливым государство и радостным наш город! Сенат вместе с римским народом единогласно поздравляет тебя отцом отечества». Август отвечал ему со слезами на глазах (привожу его подлинные слова, как раньше слова Мессалы) следующее: «После того как исполнились мои желания, господа сенаторы, мне остается молить бессмертных богов об одном только, чтобы ваша любовь ко мне сохранилась до последнего дня моей жизни!..»

Врачу Антонию Музе[134]

, вылечившему Августа от опасной болезни, поставили на добровольные пожертвования медную статую, рядом со статуей Эскулапа. Несколько отцов семейств завещали в духовных, чтобы наследники исполнили их обет — принесли жертву в Капитолии, в благодарность за то, что Август пережил их, и упомянули об этом в надписи, которую должны были нести впереди похоронной процессии. В некоторых итальянских городах год начинался с того дня, когда их первый раз посетил Август. Очень многие провинции, кроме храмов и жертвенников в его честь, устраивали почти во всех городах публичные игры через каждые пять лет.

Дружественные и союзные цари отдельно, каждый в своем государстве, построили несколько городов, названных ими Цезареями, а все вместе решили докончить на общие средства давно начатый храм Зевса Олимпийского[135] в Афинах и посвятить его гению Августа. Мало того, они, выехав из своих владений, ежедневно поджидали его выхода, как какие-нибудь клиенты, одетыми в тогу, без царских украшений, не только в Риме, но и во время объезда им провинций.

До сих пор я говорил об Августе как о полководце и государственном человеке, о том, каким он был во время войны и мира, управляя государством, распространившим свое владычество на весь мир, теперь расскажу о его частной и семейной жизни, как он вел себя при различных обстоятельствах дома и в кругу близких, с юных лет до самой смерти.

Мать он потерял во время своего первого консульства, сестру Октавию — на пятьдесят четвертом году своей жизни. Обеих он глубоко уважал при жизни и оказал им величайшие почести после их смерти.

В молодых летах он был обручен с дочерью Публия Сервилия Исаврского, но, примирившись, после первой ссоры, с Антонием, он, исполняя требования солдат обеих сторон, настаивавших на том, чтобы прежние соперники так или иначе породнились между собой, женился на падчерице Антония, Клавдии, дочери Фульвии от Публия Клодия, хотя она только что достигла половой зрелости. Но после ссоры со своей тещей Фульвией он отпустил Клавдию, не вступая в права мужа, по-прежнему девушкой. Затем он женился на Скрибонии, которая была раньше замужем за двумя вышедшими в отставку консулами, а от одного из них даже родила. Разведшись и с ней, выведенный, по его словам, из терпения ее отвратительным характером[136], он тотчас увел у Тиберия Нерона жену его, Ливию Друзиллу, хотя она была беременна. Он неизменно и глубоко любил и уважал ее.