От Скрибонии у него была дочь Юлия; от Ливии — не было детей, хотя он страстно желал этого. Правда, она забеременела, но родила раньше времени. Юлию Август выдал сначала за Марцелла, сына своей сестры Октавии, только что достигшего совершеннолетия, а затем, после его смерти, за Марка Агриппу. При этом он упросил сестру уступить ему зятя, в то время Агриппа был женат на одной из Марцелл и имел от нее детей. Но когда и Агриппа умер, Август долго выбирал жениха из многих лиц разных сословий, даже из всаднических фамилий, и выбрал своего пасынка, Тиберия. Он заставил его развестись с женой, которая была беременна и уже имела детей. По словам Марка Антония, Август сначала обручил Юлию с сыном его, Антония, а потом с гетским царем Котизоном. В то же время он, в свою очередь, потребовал руки дочери последнего.
От Агриппы и Юлии у него было три внука — Гай, Луций и Агриппа — и две внучки, Юлия и Агриппина.
Юлию он выдал за Луция Павла, сына цензора, а Агриппину — за внука своей сестры, Германика. Гая и Луция он усыновил, купив[137]
в доме их отца Агриппы, несмотря на их ранний возраст, допустил к управлению государственными делами и послал, после того как они были назначены консулами, объездить провинции и войска. Дочери и внучкам он дал такое воспитание, что они умели даже прясть шерсть. Кроме того, он запрещал им говорить или делать что-либо тайно, притом такое, чего нельзя было занести в дневник[138]. Он так строго отдалял их от знакомства с посторонними, что однажды написал красивому молодому человеку очень хорошей фамилии, Луцию Вицинию, что последний поступил неприлично, приехав в Байи, для визита к его дочери. Своих внуков он выучил чтению, письму и элементарным предметам, преимущественно сам. Главным образом он старался, чтобы они выучились подражать его почерку. Если он обедал вместе с ними, то они сидели на диванах по правую руку от него, в дороге — ехали впереди его экипажа или рядом с ним.С радостью и надеждой смотрел он на свое подрастающее поколение и на даваемое ему воспитание; но счастье изменило ему. Обеих Юлий, дочь и внучку, запятнавших себя всевозможными пороками, он сослал; Гая и Луция, обоих, он потерял в какие-то полтора года. Гай умер в Ливии, Луций — в Массилии. Он усыновил публично, в собрании курий, третьего своего внука, Агриппу, вместе с пасынком Тиберием, но вскоре прогнал от себя Агриппу, за его подлости и жестокости, и приказал ему удалиться в Суррент.
И все-таки смерть близких производила на него менее тяжелое впечатление, нежели их возмутительное поведение. Кончина Гая и Луция не сильно поразила его, зато он приказал квестору, в свое отсутствие, прочесть в сенате его письмо и рассказать о поведении его дочери. От стыда он долго не появлялся в обществе и даже думал казнить ее. По крайней мере, когда одна из сообщниц Юлии, вольноотпущенница Феба, повесилась как раз в это время, он сказал, что предпочел бы быть отцом Фебы. В ссылке он запретил давать Юлии вино и предоставлять какие-либо удобства. Никто, ни человек свободный, ни раб, не смел являться к ней без его позволения, причем ему должны были предварительно сообщить, сколько посетителю лет, какого он роста, какой у него цвет лица и даже нет ли у него особенных примет или рубцов на теле. Только через пять лет он приказал перевести Юлию с острова на континент и несколько смягчил ее положение. Простить ее совершенно его не могли упросить никак. В ответ на настойчивые просьбы римского народа, — более упорные, чем следовало, — он пожелал ему таких же дочерей и таких же жен. Он запретил признавать и воспитывать ребенка, которого его внучка Юлия родила после своего осуждения. Агриппу, который ничуть не становился мягче, а напротив, делался день ото дня исступленнее, он велел перевезти на остров и держать под военным караулом. Мало того, он распорядился, чтобы, на основании определения сената, его вечно держали в заключении, и всякий раз, как заходила речь о нем и о Юлии, с глубоким вздохом повторял:
Он всегда называл их тремя своими язвами и тремя раковыми опухолями.