Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

«В настоящее время мы переживаем волнения по поводу мятежа нескольких полков, – писал маркиз де Лафайет Вашингтону 28 августа 1790 года, – и поскольку я стал объектом нападок как со стороны аристократов, так и мятежных элементов, то не знаю, какой из этих двух партий мы обязаны вспышкой восстания. Наша надежда и спасение – Национальная гвардия. В нашем распоряжении более миллиона граждан, вооруженных патриотическими чувствами…»

И записи И. Симолина, и другие документы свидетельствуют о крахе того единства, которое обнаружилось на Марсовом поле.

1 апреля 1791 года И. Симолин писал в Петербург: «…В то же время я расположил в свою пользу близкого друга г. де Мирабо, который руководит им (графом де Монмореном. – В. П

.) во всем, что имеет отношение к внешней политике, чтобы познакомить его с истинным положением вещей и привлечь его сочувствие к принципам нашего двора и его действиям в несправедливой войне, которую ему навязали. Я указал, что, вследствие непреклонности врага, поддерживаемой влиянием и низкими и коварными происками дворов Лондона и Берлина, он, русский двор, вынужден продолжать эту войну, вопреки желаниям императрицы и несмотря на то, что она идет навстречу заключению справедливого и достойного мира. Г-н де Мирабо проникся всем тем, что ему было внушено, и дал понять, что Национальное собрание не отнесется безразлично к отправлению английской эскадры в Балтийское море и что, по его мнению, в этом случае следует привести в боевую готовность эскадры в портах Франции…

Доброжелательность этого депутата, мнение которого имеет большой вес в Дипломатическом комитете, душой которого он является, была бы действеннее, если бы ее подкрепить с нашей стороны теми же средствами, какие широко применяют в отношении депутатов-якобинцев английский посол и прусский еврей Эфраим. Известно, что этот последний истратил за время своего пребывания в Париже 1 миллион 200 тысяч ливров, большая часть которых была доставлена господином де Ла Бордом (маркиз, банкир Людовика XV, музыкант, писатель, за огромные деньги, переданные королю, получил должность откупщика, имел финансовые связи с Мирабо и Барнавом. Гильотинирован в 1794 году). Не так-то легко узнать сумму, которой располагал английский посол, но несомненно одно, что посредством денег можно получить все от патриотизма депутатов, управляющих Францией, что г. де Мирабо не недоступен для этой приманки (прочитав эту фразу, Екатерина II тут же написала на полях письма: «Проявить щедрость, если он не умер»), а его друг, человек очень умный и преданный мне, будет всецело на стороне нашего двора, если я смогу ему подать надежду на вознаграждение за его услуги и, особенно, если эта надежда получит свое осуществление в самом начале…»

В «Донесении от 23 июня 1791 года» И. Симолин писал в Петербург:

«Во вторник утром (21 июня нового стиля) в восемь с половиной часов распространилась весть, что король, королева, дофин, ее высочество дочь короля и принцесса Елизавета удалились ночью и их не нашли во дворце. Тотчас же г. мэр и г. де Лафайет отправились туда, и факт этот был удостоверен.

В 9 часов была поднята тревога: из пушек, установленных на Новом мосту, дали залп, ударили в набат, забили общий сбор, и вся Национальная гвардия была поставлена на ноги… В продолжение вчерашнего дня несколько раз распространялись слухи об аресте короля, однако они тотчас опровергались, но в девять часов вечера в зал Национального собрания вошел курьер и передал председателю несколько писем, которые и были зачитаны. Они извещали, что король и его семья арестованы в Варенне, небольшом местечке в 7 или 8 милях от люксембургской границы. Я прилагаю «Postillon par Calais» № 477 с сообщениями о сделанных предложениях и вынесенных декретах, касающихся этого важного события…» В «Приложении к донесению от 23 июня 1791 г.» говорилось: «Взрыв, который я предчувствовал, разразился скорее, чем я предполагал. План содействия выезду короля из дворца со всей королевской семьей был задуман и выполнен очень умно и в большой тайне, но не увенчался успехом. Монарх был арестован в двух милях от границы и препровожден в Мец; можно только содрогаться при мысли о несчастьях, которые грозят королевской семье, особенно королеве, рискующей стать жертвой жестокого и кровожадного народа.

Я намеревался направить эстафету, чтобы возможно скорее довести до сведения императрицы о событии такой большой важности; но бюро почт постановило с некоторого времени не отправлять эстафет, и я пришел к решению направить эту депешу обычным путем – графу Румянцеву во Франкфурт-на-Майне, с просьбой немедленно передать ее далее эстафетой…» (Там же. С. 462).