Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

«Мне вот уже 30 лет, – писал великий князь Павел Петрович графу Николаю Румянцеву, – а я ничем не занят. Спокойствие мое, уверяю вас, вовсе не зависит от окружающей меня обстановки, но оно покоится на чистой моей совести, на сознании, что существуют блага, не подлежащие действию никакого земного могущества и к ним-то и должно стремиться. Это служит для меня утешением во многих неприятностях и ставит меня выше их; это приучает меня к терпению, которое многие считают за признаки угрюмости в моем характере. Что касается до моего поведения, то вы знаете, что я стремлюсь согласовать его с нравственными моими понятиями и что я не могу ничего делать, противного моей совести». Это письмо вызвало беспокойство графа Николая Румянцева, но он был на службе, за границей, а «занять» великого князя могла только Екатерина II, управлявшая Российской империей.

Екатерина II, написав манифест о присоединении Крыма, утром 12 мая 1783 года пригласила в свой кабинет Павла Петровича для ознакомления с ним и для доверительного разговора.

Прочитав депеши и манифест о Крыме, цесаревич Павел сказал:

– Теперь мы будем ждать, что турки на сие скажут.

– Им ничего отвечать не нужно, – твердо сказала императрица, – ибо они сами пример подали занятием Тамани и генеральным неисполнением Кайнарджийкого трактата.

– Но что прочие державы станут тогда делать? – нерешительно произнес Павел Петрович.

– Франция ничего не может делать, ибо и в прошлую войну не могла каверзами ничего путного добиться. Швеции – не боюсь. Император, если бы и не стал ничего делать, так мешать не будет.

– Французы могут в Польше нас тревожить.

– Никак, ибо и в прошлую войну ничего же важного всеми конфедерациями не наделали и нам в главном ни в чем не помешали.

– Но в случае бы смерти нынешнего польского короля, при выборе нового, ибо нынешний слаб здоровьем, могут нас беспокоить или выбором своим, или мешая нам, как-то именно Саксонской фамилии.

– Для сего стараться надобно выбор свой сделать.

– Что ваше величество думаете по сему: лучше ли по связям нашей с Польшей желать нам Пиаста или иного дома, имеющего по себе силу, или, опять Пиаста взяв, сделать корону в его доме наследственной, ибо частые выборы нам слишком досаждают и другим охоту могут дать нам подражать?

– Я тебе скажу откровенно и как императрица Российская, что для блага России, а особливо по силе Польши, желать надобно, чтоб она наследственной не была, дабы силы не имела и с нею перекинуться к другой державе не могла.

– И чтоб другие, вместо нас, того же с Польшей, по нынешнему ее состоянию, делать не захотели.

– Я тебе скажу, что для сего надобно попасть на человека, приятного нации и не имеющего связей; в доверенности я тебе скажу, что для сего у меня на примете есть уже племянник королевский, князь Станислав, которого качества и тебе, и мне известны.

– На сие не мог инако отвечать, как со удовольствием.

– Прошу о сем не говорить. Я и сама никак ему даже виду не подаю, чтоб дела прежде времени не испортить.

– Но чтоб таковое молчание, приведя его в неизвестность о будущем его состоянии, не заставило перекинуться на другую какую-нибудь сторону?

– Всегда время будет его поворотить, предоставя таковую перспективу (разговор был записан Павлом Петровичем и опубликован. См.: Шильдер. С. 149–150).

2. Граф Николай Румянцев

Когда в январе 1793 года был обезглавлен король Людовик XVI, а затем и королева Мария-Антуанетта, королем Франции стал Людовик XVII, а регентом по его малолетству – герцог Прованский.

8 февраля 1793 года Россия прекратила всякие торговые отношения с революционной Францией, в апреле того же года все французы, живущие в России и не принесшие присяги новому французскому королю, были выселены из страны. Герцога Прованского Россия признала регентом, а граф Румянцев при его дворе утвержден был как представитель императрицы (с 1793 года), а во Франкфурте-на-Майне остался Иван Вукасович, который извещал императрицу и графа Румянцева о положении в Германии.

Герцог Прованский в своем положении эмигранта чувствовал себя в стесненном и крайне невыгодном положении. Денежные средства быстро исчезали, а новых поступало все меньше и меньше. Герцоги ни в чем себе не отказывали, у них был свой двор, деньги тратились на женщин, блеск и роскошь королевского двора.

Австрия и Пруссия в войне с французами проигрывали одно сражение за другим.

Французские войска вели наступательные бои.

Граф д’Артуа побывал в России, Екатерина II любезно приняла его, подарила ему золотую шпагу с большим солитером, но, занятая своими внутренними и внешними делами, Польшей, Турцией, отказалась вмешиваться во внутренние дела революционной Франции. Лишь пожертвовала 200 тысяч рублей.

Неудачи Пруссии и Австрии в сражениях с Францией изменили положение французского королевского двора в Кобленце, Франция укрепляла свой революционный авторитет в мире. Герцог Прованский вел переговоры с Испанией, а граф д’Артуа с Англией, вскоре французские принцы разъехались по разным странам. Вели борьбу как частные лица.