Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Перечислив все возможное, Нина Михайловна писала: «Поэтому очень прошу В[ашу] комиссию о поддержке и скорейшей присылке новой пенс[ионной] книжки, а пока выдать какое-ниб[удь] пособие[1622]. Здесь от местного НКСО я ничего не получила (оно оч[ень] бедное и еле обслуживает местных пенс[ионеров] туркмен). С В[ашей] поддержкой надеюсь принести пользу моей научно-исслед[овательской] работой на этой далекой окраине Союза[1623]

: Ташауз — оаз[ис] в пустыне Кара Кум. Только теперь здесь образуется группа по Краеведению от Туркм[енского] филиала АН СССР, в к[ото]рой и я приглашена, но кажется бесплатно. Очень трудно жить, и — голодно!»[1624] И не могла еще раз не подчеркнуть: «Распоряжение Н[арком]торга о выдаче пайков ученым за № 170 от 1941 июня здесь не применялось до IV с[его] г[ода]. Нет даже мыла, спичек, керосина, хлеба 600 гр. — основное питание. Иждивенцам нет пропуска в столовую и мне только на завтрак (суп и <…>[1625]

каша)». «Трудно, — писала Субботина, — но тем упорнее надо трудиться! Жду В[ашей] помощи и скорого получения новой п[енсионной] книжки. Если выдали ее в НКСО — пожалуйста перешлите им с просьбой ускорить отправку. 2 фото карточки новых получить невозможно[1626] — посылаю 2 старых, прошу их наклеить на новую книжку»[1627]

.

Нина Михайловна так отчаянно нуждалась не только в продуктах, но и в самых элементарных бытовых вещах, что спрашивала с безнадежностью: «Нельзя ли выслать из Москвы теплую одежду, платье, обувь, хотя бы [полотенец], мыла, белья?» И еще раз рассказывала о себе: «Я состояла на сов[етской] сл[ужбе] с 1918 до [19]26 г. на заводах „Кр[асного] Сормова“ бл[из] Горького. Работала в Р[айонном] Политпросв[ете] СОНО, в шк[ольных] колониях, а также была председателем С[ормовского] астро[номического] кружка и зав[едующей] астро[номической] обсерваторией. Т[оварищ] Куйбышев, М. Горький и др[угие] тов[арищи] знали о моей работе и поддерживали субсидией кружку и командировками в Москву и Л[енингра]д. Имею 54 печатн[ых] работы. Участвовала в Комиссии по реформе Календаря и Времени в 1917 г. Астр[ономического] об[щест]ва в Пулкове. Была в разн[ых] н[аучных] экспедициях, и на сборах лек[арственных] трав для аптек силами учащихся. Писала лекции для радио (уже глухая). Итак, прошу В[ашей] возможной и скорой поддержки моего труда и жизненных сил моего мальчика и моих[1628]». И спешила сказать несколько слов о своем племяннике: «Его отец завед[ывал] торпедными мастерскими и погиб в Л[енингра]де со всей семьей в [19]41 г.» И о самой последней своей беде: «P. S. Вчера получила повестку о выселении с квартиры, но обком обещал уладить, хотя др[угой] кв[артиры] нет…»[1629]

.

Толку, однако, от этого проникновенного обращения не было. Финансовое положение Субботиной не улучшалось, она даже написала о своих бедах друзьям, чего обычно практически никогда не делала. «Имею только свои 200 р[ублей] пенсии — здесь ничего не платят, — жаловалась она Морозовым. — Тур[кменский] филиал Ак[адемии] наук признал работу (о климате Ташауза. — О. В.) мою важной, интересной, требующей продолжения и хотел дать директивы, но за 1/2 года ничего не дал и денег не заплатил. Ин[ститу]т Сталина за посланную по их просьбе работу о колебаниях ультрафиолета в Сочи (для дозиметрии лечения ранений) тоже не заплатил. „Астр[ономический] ж[урна]л“ тоже отказывается, не платит. Живу как пророк в пустыне, к[ото]рому вран носил рис и воду… Совестно перед Олегом Мих[айловичем]. В общем, Робинзонада, т[ак] к[ак] 2 раза обокрали и без того было взято вещей из Л[енингра]да на 1 м[еся]ц в Сочи. Ученого пайка не дают, а только ОРС II кат[егории]. <…>[1630] 1200 крупы, 1800 рыбы или еще чего-ниб[удь]. Ни одежды, ни белья… Можно хоть снова собраться в 2 часа и ехать куда глаза глядят. Было бы здоровье!»[1631]