Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Прикрепление к магазину НКВД казалось Субботиной возможным выходом из ситуации, поскольку не только на базаре все было очень дорого, но и физически она не могла дойти до него на костылях по размокшей глине. Не получая, видимо, желанного ответа, она снова и снова обращалась к этой теме в письмах в НКСО, объясняя сложившуюся ситуацию: «Письмо Ваше о закр[ытом] распр[еделителе]. На получение здесь есть только магазин НКВД. Я получаю на общих основаниях: хлеб; 400 гр.; <…>[1612] 600 гр. сахара, 400 гр. соли и 1 кор[обку] спичек в месяц. Ни мыла, ни масла нет. Имею пропуск в буфет Обкома на завтрак и для обеда — в столовую облисполкома. И она в Ст[аром] городе — за 2 км от нас, и зимой на костылях ходить туда невозможно (ул[ицы] не мощен[ые]). Одежда и обувь износилась (2 платья в лохмотья). М[ожет] б[ыть] дадут пропуск на посылку из Москвы от родных. Кв[артира] в Ленинграде сгорела со всем моим имуществом. Семья — 6 чел[овек] погибла в дороге [по пути сюда]»[1613]

. И подчеркивала еще раз: «Если сможете дать мне бумагу для Ташаузского НКВД с просьбой хотя бы в виде исключения о прикреплении меня к их магазину, будет очень большое подспорье — у них хлеб, чай, масло, мясо, крупа, соль, сахар и спички, а магазин рядом с моим жильем. Укажите, что с 1934 г. я получала в М[оск]ве и Л[енингра]де из магазинов НКВД как перс[ональный] пенс[ионер] СНК СССР»[1614]. Ответа, однако, на все эти просьбы не последовало.

В начале лета 1943 г. ситуация осложнилась еще больше: талоны пенсионной книжки Субботиной закончились, а новую пенсионную книжку из Москвы все не присылали и не присылали, наоборот, требовали выслать им старую книжку, новые фотографии и прочее. Получить без этого пенсию — единственный источник средств к существованию — было невозможно. И вдобавок ко всем злоключениям Нине Михайловне пришла повестка о выселении ее из квартиры (той самой 10-метровой кухни с дверью на улицу). Не добившись никаких вразумительных ответов от НКСО РСФСР, она написала письмо в Комиссию по установлению персональных пенсий при СНК СССР: «Согласно В[ашим] указаниям от 1/III с[его] г[ода] за подписью тов[арища] [Леан…][1615]

о прислании вам для обмена моей использованной пенс[ионной] книжки, высылаю таковую, как только получила пенсию за V, по последнему талону. Ранее я получала пенсию по В[ашей] кн[ижке] от НКФ с М[оск]ве, потом по кн[ижке] НКСО, но оно теперь мне не отвечает[1616] на 2 заказ[ных] письма, а медлить дольше нельзя — живу только на пенсию (200+16 р[ублей] хлебных)»[1617]

.

И далее Нина Михайловна пыталась объяснить, что она заслуживает помощи. Во-первых, по состоянию здоровья: «Мне 65 лет. Хожу на костылях (разрушена кость коленная и т[азо]б[едренный] сустав; потеряла слух на оба уха». А во‐вторых, благодаря своей многолетней научной работе: «Научный стаж 45 лет, Продолжаю индивидуальную исследовательскую работу, как увидите по справке, а 1 мая с[его] г[ода] сдала в Обком Ташауза исслед[ование] по климату Ташауза для климатолечения раненых и больных, пока южные курорты разрушены. Работу эту вела 10 м[еся]цев бесплатно, как жертву на оборону страны[1618] и ее принял Обком для печати»[1619]

. Она также рассказывала о тяжелых обстоятельствах, в которых оказалась: «Семья моя 6 чел[овек] и кв[артира] погибли в Ленинграде (со всем имуществом). Сюда добрался один мальчик — племянник, больной эпилепсией от тяжелых потрясений; лежит в б[ольни]це. Он на моем иждивении[1620], и мы живем вдвоем на мою пенсию. Нет одежды и обуви, питаемся в проголодь. Ученых пайков не было до апреля, а теперь дали 1 кило рису и 400 растит[ельного] масла на месяц: ½ пайка, т. к. я не служащая. Судите — как жить и работать? А надо с достоинством вести научную работу и поддерживать честь пенсионера СНК СССР, к[то]рому неудобно ходить в лохмотьях и без обуви (хлопочу ордер на нее, но обуви пока нет)»[1621].