Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

НКСО отказался оплатить расходы[1733], а переезд в Ленинград обошелся очень дорого. И, как и в подмосковном Доме инвалидов, большую часть пенсии Нине Михайловне приходилось отдавать за свое содержание. Денег, как водится, не хватало. Она написала новое заявление в Комиссию по назначению персональных пенсий с просьбой о новом пересмотре пенсии, в котором описала свою ситуацию: «Прошу произвести перерасчет моей пенсии за дороговизну и за последние 4 м[еся]ца с 1/Х 46. Я получаю 400 р[ублей] и переехала в Ленинград. Общежитие ст[арых] ученых, т. к. в Москве не нашла себе комнаты, а в Л[енингра]де все погибло во время осады и моей эвакуации. Прошу также о прибавке к пенсии в виду того, что я вношу в общежитие 320 рублей. Мне остается на личные расходы и выписку книг всего 80 р[ублей] в месяц. Денег на дорогу М[осковское] соц[иальное] об[еспечение] не дало, и я израсходовала всю свою пенсию за XII и 13-й м[еся]ц. Заработка не имею ввиду инвалидности 1 кат[егории]»

[1734]. Но главное, она написала, для чего ей было необходимо увеличение пенсии: «Мне необходимо выписать научные книги по астрономии, ежегодные таблицы, а денег совсем нет»[1735]

.

В написанном отдельно дополнении к этому ходатайству Субботина немного подробнее описала свои занятия и вытекающие из них потребности: «…мне необходимо покупать книги, таблицы, материалы для чертежей и Астр[ономический] Ежегодник (ц[ена] 75 руб.). Я веду наблюдения Солнца с полученной мной от АН СССР трофейной трубой: изучаю из окна колебания активности Солнца. Количество и размеры пятен — как реакцию распада атомного ядра. — Самостоятельная научная работа, поддерживаемая материально только Вашей пенсией. Такой „Солнечный патруль“ удобнее вести с малыми инструментами, чем с большими (много их погибло в войну); (скорее и легче поймать Солнце в облаках) и собрать больше наблюдений». И продолжала: «Я буду весьма признательна п[енсионной] комиссии, если найдете возможным увеличить размеры моей пенсии и поддержите этим мою научную исследовательскую работу, как поддерживали с 1934 года. На костылях зимой я не могу выезжать в научные институты и пользоваться там литературой по специальности…»[1736].

Но на этот раз никакой волшебной быстроты в принятии решения не случилось. Уже в марте 1947 г. Н. М. Субботина попробовала решить проблему другим способом. Когда Комиссия по назначению персональных пенсий попросила Дом ученых выслать им справку об условиях проживания Субботиной, Нина Михайловна обратилась к ним с просьбой о разрешении оставлять всю пенсию себе и не вносить ее в кассу Дома ученых, поскольку подобные прецеденты имелись: «…в Д. П. У. кроме меня все пенсионеры республиканские, родственницы н[аучных] р[аботников], а когда здесь жила вдова Д. И. Менделеева, получавшая, как я, союзную пенсию, она получала пенсию целиком. Т. к. пенсия СНК СССР была мне назначена по ходатайству президента Академии Наук СССР, ак[адемика] А. П. Карпинского и группы академиков „для продолжения моей научной работы“, которую я веду в ДПУ, то прошу сохранить за мной пенсию целиком, как было и в Переделкине». И далее она снова рассказывала о своей работе: «Это (пенсия. — О. В.) единственный источник для оплаты расходов по н[аучной] работе. Вчера я послала отчет о своих наблюдениях Солнца за 2 м[еся]ца президенту Академии наук СССР С. И. Вавилову. (Я наблюдаю с трофейной трубой, полученной от Академии в счет репараций с Германии). С весны предполагаю ездить в Пулково, где частично возобновляется наблюдательная работа, и в Астрономич[еский] ин[ститу]т»[1737]

. К сожалению, на этот раз ходатайство Субботиной было отклонено[1738].

Но, как ни странно, это не сильно ухудшило ее настроение: слишком много положительных эмоций было у нее в эти первые месяцы жизни в Ленинграде. Свое жилье, питание, медицинский уход — все это было, безусловно, очень важно для не отличавшейся даже в молодости крепким здоровьем Субботиной. Но гораздо важнее для нее было то, что всего около двухсот метров отделяло ее жилище от Эрмитажа с его великолепной библиотекой с собранием древних текстов, от Дома ученых, в котором часто проводились лекции, научные встречи и прочее, да и до других научных и культурных мест города было, в общем-то, рукой подать. Уже 23 января 1947 г. Нина Михайловна писала К. А. Морозовой: «Я хожу заниматься в Эрмитаж <…>. Какие замечательные документы по Др[евнему] Египту, в частности, по календарю». «Читали ли Вы книгу Идельсона „История календаря“[1739]? — спрашивала она и продолжала: — Я погрузилась в изучение истории неба. А с ней связана выработка законов морали на заре человечества». За военные годы Субботина изголодалась по своей работе.