Читаем Жизнь Лавкрафта полностью

   [Уикенден] видит процесс эволюции в виде действия в один особый космический момент в одной особой точке пространства; и одновременно необоснованно допускает, что весь космос стабильно развивается в одном направлении к четкой цели. Более того, он чувствует, что это все должно что-то значить - он называет это вопросом "героизма и благородства"! Так что когда ему показывают, что жизнь в нашем мире (относительно) скоро закончится по причине остывания солнца; что пространство полно подобных погибших миров; что человеческая жизнь и сама солнечная система - полные новички в бесконечном космосе; и что все указывает на постепенную деградацию и материи, и энергии, которая, в конечном итоге, сведет на нет результаты эволюции в любом уголке пространства; когда показывают все эти вещи, мистер Уикенден отшатывается... и кричит, что это нонсенс - что такого просто не может быть! Но как же актуальная вероятность, не зависящая от тщетных желаний человека? Если мы не можем доказать, что вселенная ничего не значит, как мы сможем доказать, что она значит что-то - какое у нас право придумывать некую цель при полнейшем отсутствии реальных доказательств?


   Третий принцип Эллиота - отрицание души - поддерживался Лавкрафтом едва ли менее решительно. Именно здесь Эллиот, Геккель и Лавкрафт (и, к слову сказать, Ницше) полностью единодушны. В "Мировых загадках" (204-5) Геккель, чтобы опровергнуть идею нематериальной души, приводит шестиэтапный довод с использованием психологических, гистологических, эмпирических, патологических, онтологических и филогенетических доказательств. В эссе "В защиту Дагона" Лавкрафт следует доводам Геккеля:


   В ответ тем, кто утверждает, что у людей есть "души", тогда как у зверей их нет, можно спросить,... так как же эволюционирующий организм начал обретать "душу", после того как пересек границу, отделяющую развитую обезьяну от примитивного человека? Довольно трудно поверить в "душу", когда нет ни грамма свидетельств ее существования; когда вся физическая жизнь человека во всем аналогична жизни других животных - предположительно, "бездушных". Но все это так несерьезно. Когда мы изучаем онтогению и филогению, мы обнаруживаем, что человек, как индивидуум и раса, развился из одноклеточного состояния... Это развитие происходит в индивиде как пренатально, так и постнатально и может быть отслежено с высокой точностью. Едва ли менее точно мы можем отследить ее для всего вида с помощью сравнительной анатомии и биологии.


   Ясно, что Лавкрафт в этом вопросе сильно доверяет теории эволюции. Точно неизвестно, читал ли Лавкрафт в действительности Дарвина: его книг не найдено в библиотеке Лавкрафта (но в то же время не найдено и кни г Эллиота, Геккеля или Ницше), и хотя Лавкрафт в эссе "В защиту Дагона" упоминает "Происхождение видов" и "Происхождение человека", я не ощущаю в нем подлинного знакомства с этими работами. По всей вероятности теорию эволюции он впитал главным образом из работ Томаса Генри Хаксли и Геккеля.

   Интересно отметить, что и Эллиот, и Геккель до некоторой степени разделяли с Лавкрафтом чувство космической незначительности человечества. Геккель клеймил как "антропизм" ложную идею, что человеческая раса имеет некое космическое значение:


   Этим термином я именую "ту могущественную и повсеместно распространенную группу ложных идей, которые ставят человеческий организм выше всей остальной природы и представляют его предопределенным финалом органического творения - существом, в принципе обособленным от него, богоподобным существом". (11; Геккель цитирует одну из своих ранних работ).


   Эллиот не менее откровенен:


   Как дикарь считает, что вся Вселенная специально сотворена ради него или его племени; как более цивилизованный человек, что Вселенная специально подчинена человеческой расе; точно так же и в наиболее заумных проблемах философии наши доводы склонны быть искажены примесью субъективного элемента таким образом, что мы вычитываем вовне человеческие интересы и эгоцентричные привычки, которые порождены нашими собственными умами. (167)


   Этот абзац примечателен тем, что Лавкрафт предвосхитил его в 1916 г.: "Наша философия ребячливо субъективна - мы воображаем, что благополучие нашей расы есть высшее соображение, тогда как на самом деле само существование этой расы может быть препятствием к предначертанному пути всей бесконечности совокупных вселенных!" Неудивительно, что книга Эллиота на него такое влияние: Лавкрафт легко мог представить, что он сам ее написал.

   Лавкрафт видел этот "антропизм" во всей его красе в большинстве религиозных концепций вселенной. В 1918 году он разносит его в споре с Морисом У. Мо:


Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры фантастики (продолжатели)

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее