Жизнь на продажу

— Откуда у вас мой снимок? — удивился Ханио.

— А вы не заметили вчера?

Каору полез в карман кителя, оттуда наполовину выглядывал фотоаппарат размером со спичечный коробок. Парень, нимало не смущаясь, улыбнулся.

— Не заметил.

Ханио покачал бокал, чтобы коньяк растёкся по стенкам, сделал глоток, потом другой. Аромат напитка наводил на мысль, что ожидавшая его встреча может нести в себе некую сладость. Каору, перебирая пуговицы на кителе, наблюдал за тем, что всегда делают эти странные создания — взрослые, — не спеша, получают после ужина удовольствие от выпивки. Вдруг он вскочил на ноги.

— Ой, я же совсем забыл! Мне ещё надо домашку сделать перед сном. Так что ухожу, извините. Позаботьтесь о мамочке. Да, и ещё. Я знаю хорошую похоронную контору. Они недорого берут. Так что на этот счёт можете не беспокоиться.

— Эй, погоди! — попробовал остановить парня Ханио, но тот уже скрылся.

Ханио остался в одиночестве. Надо как-то убить время. А как? Только осматривая комнату, в которой он оказался.

Всё время приходилось чего-то ждать. Неужели это и есть «жизнь»? Во время работы в «Tokyo Ad» у него было ощущение, что он умер: дни — один за другим — проходили в суперсовременном, чересчур ярко освещённом офисе, где все были одеты по последней моде и занимались непыльной работой. А сейчас он, наверное, являет собой странное противоречие — человек, решивший умереть, сидит, потягивает коньяк и, наплевав на смерть, что-то ещё ожидает от будущего.

Ханио лениво скользил глазами по стенам. Нарисованная пером и цветной тушью сцена охоты на лис, портрет бледной, болезненного вида женщины… Взгляд его вдруг упал на торчавший из-за рамки портрета старый бумажный конверт. В таких местах нередко прячут заначки — деньги на личные расходы, но будет ли кто-нибудь хранить так деньги в гостиной?

Ну сколько можно ждать! Любопытство одолевало Ханио. В конце концов он сдался — подошёл к портрету и вытащил конверт.

Конверт пропылился насквозь — его долго никто не трогал. Видимо, кто-то убирался в комнате, задел картину, и он вывалился из-за рамки. Вряд ли его туда засунули, чтобы привлечь внимание Ханио.

В конверте оказалось несколько листов линованной писчей бумаги. Просматривая их, Ханио потревожил пыль, от которой его пальцы почернели, будто он трогал покрытые пыльцой крылышки чёрных бабочек.

Он прочитал такие строки:

ПОЭМА О ВАМПИРАХ К Распущенные волосыРастрёпанные мысли из абсолюта внутренних

противоречийВелосипед, что съеден ржавчиной на берегувесеннего потокаВосторги Эроса и кровьЗубовный скрежет инстинктивный при видежидкости божествИ в каждой капсуле таится ночьИ стоит проглотить пилюлюКак петушок лиричный громко вскрикнетА у парадного подъезда «Эксельсиор» отеля

У самой его глоткиРасстилают красные коврыВсем смирно!То партия вампиров сбирается на съездИздав свой кодекс правил абсолютныхРеволюционных и приятных

Вся бредятина была написана ужасно корявым почерком. Возможно, эту «поэму» можно назвать сюрреалистической, но ведь мода напустить тумана давно прошла. Кто мог это написать? Почерк, похоже, мужской, писал явно человек неискушённый. Чтобы как-то развеять скуку, Ханио, позёвывая, стал читать дальше.

Вдруг дверь отворилась, и в комнате появилась красивая худенькая женщина.

Ханио вздрогнул от неожиданности и обернулся.

Женщина выглядела лет на тридцать, она в самом деле была очень хороша собой, хотя вид у неё, конечно, был болезненный. Гибкую фигуру украшало кимоно цвета бриллиантовой зелени с тёмно-синим поясом.

— Что вы читаете? A-а… Как вы думаете, кто это написал?

— Ну-у… — неопределённо промямлил Ханио.

— Мой мальчик. Каору.

— Каору, говорите?

— Таланта большого у него нет, наверное. Но выбрасывать стихи у меня рука не поднялась. Вообще-то, я не в восторге от такой поэзии и решила, что за картиной листкам самое место. Уже порядком времени прошло. Как вы их нашли?

— Они из-за рамки торчали… — Ханио торопливо запихал листки с «Поэмой о вампирах» на место.

— Я мать Каору. Спасибо, что вы к нему так по-доброму отнеслись. Вы уж извините за беспокойство.

— Да какое беспокойство…

— Пожалуйте сюда. Почему бы вам не сесть здесь, у огня? Я налью ещё коньяку.

Ханио послушался и, удобно устроив руки на подлокотниках, уселся в мягкое кресло — под тканью был проложен тонкий слой ваты. Декоративные медные гвоздики обивки поблёскивали в отблесках пламени очага.

Он напоминал себе школьного учителя, заглянувшего к жене председателя попечительского совета школы, чтобы обсудить кое-какие дела.

Между тем госпожа Иноуэ с бокалом коньяка расположилась на стуле напротив Ханио.