Читаем Жизнь по-американски полностью

В мои обязанности во время войны входило извещать родителей фронтовых операторов, погибших в бою, о гибели их сыновей. Я понял тогда, как мало утешения можно принести людям в такой ситуации, но пытаться было все же необходимо. Я только мог им сказать, что у них были сыновья, которыми они могут гордиться, и нужно верить, как сказал нам Господь, что когда-нибудь мы соединимся с любимыми.

Как президенту, мне часто приходилось беседовать с семьями людей, погибших на службе своему отечеству. После пережитого мной во время войны эта обязанность была мне не нова, но я никогда не мог к ней привыкнуть, и она тяготила меня, подобно тоннам железа.

В один трагический день в январе 1986 года, после обычных встреч с сотрудниками аппарата, мое рабочее утро началось с совещания с лидерами обеих партий в конгрессе, где у нас возникло разногласие с Типом О’Нилом из-за моих продолжающихся (и по-прежнему безрезультатных) усилий сократить федеральные расходы. Затем сенатор от штата Аляска Фрэнк Мурковски привел семью своих избирателей, которых он хотел мне представить. Затем явился пресс-секретарь Лэрри Спикс с информацией. Через несколько минут у меня должна была состояться встреча с представителями ведущих телевизионных компаний перед обращением к нации, которое должно было состояться в тот вечер. Наше совещание с Лэрри было в разгаре, когда ворвались несколько сотрудников аппарата с сообщением о только что происшедшем взрыве (сразу после старта) космического корабля "Челленджер".

Мы все устремились к телевизору и вместе с миллионами других американцев в тот скорбный день увидели вновь и вновь демонстрируемые кадры, запечатлевшие взрыв.

Одна из астронавтов на борту "Челленджера", Криста Мак-Олифф, посетила Белый дом в составе группы учителей, желавших слетать в космос, и я объявил, что этот шанс выпал именно ей. Это личное соприкосновение с трагедией сделало ее для меня еще острее и больнее. Отложив приготовленную речь, я обратился к народу с пятиминутным заявлением, выразив нашу общую скорбь по поводу трагедии. Я сказал, что это не отвратит нас от нашего стремления в небеса. На этом ничто не кончается, наши надежды живут, и наш путь продолжается.

Весь остальной день мне пришлось выполнять намеченную программу. Это был один из самых тяжелых дней, когда-либо проведенных мной в Овальном кабинете.

На следующий день я позвонил семьям семи астронавтов и пытался найти для них слова утешения. Все они просили меня сделать все возможное для продолжения программы космических исследований. По их словам, таково было бы желание их погибших близких.

Три дня спустя в Вашингтоне выпал снег. Нэнси и я вылетели с авиабазы "Эндрюс" в Центр космических исследований в Хьюстоне, где должна была состояться заупокойная служба. Это было тяжелое время для всех, но особенно для членов семей астронавтов. Нэнси и я сидели между вдовой Фрэнсиса Скоби, командира экипажа "Челленджера", и вдовой одного из членов экипажа — Майкла Смита. Я не мог найти слов. Все, что мы могли сделать, — это обнять их и пытаться сдержать слезы.

Катастрофа с "Челленджером" принесла боль и скорбь всем американцам. Но, после того как в результате продолжительного и тщательного исследования причина взрыва была установлена, мы возобновили программу "Шаттл" и создали новую с целью создания в космосе постоянно действующей станции. Не сомневаюсь, что со временем этот проект не только расширит наши знания о Вселенной, но и будет способствовать усовершенствованию американской технологии, что в конечном счете приведет к неслыханной еще экономической отдаче и на Земле.

Больше чем когда-либо я убежден теперь, что семеро астронавтов, погибших на борту "Челленджера", желали бы продолжения космической программы. Во время службы миссис Смит вручила мне карточку, где ее муж написал несколько слов из Герберта Уэллса, которые он собирался прочитать из космоса. Эти слова объяснят лучше, чем это мог бы сделать я, почему семь астронавтов поднялись в небо утром 28 января 1986 года:

"Для человека нет ни отдыха, ни срока. Он должен идти дальше — сначала над своей маленькой планетой и всеми ограничивающими его законами разума и материи — от победы к победе. Затем над другими планетами к безмерно далеким звездам. И когда он покорит все глубины Вселенной и все тайны времени, он все еще будет только в начале пути".

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Ближний Восток, Ливан, Гренада

57

Вce президенты США, начиная с конца второй мировой войны, считали, что ни один регион мира не ставил перед Америкой таких трудных и запутанных проблем, как Ближний Восток. В этом районе ненависть поселилась на заре человечества, бессмысленное кровопролитие во имя веры идет с библейских времен, а современные события уходят корнями в прошлое, начиная с исхода евреев из Египта и кончая гитлеровским геноцидом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное