Читаем Жизнь по-американски полностью

Они были настолько размытыми и нечеткими, что просто подталкивали к злоупотреблениям. С помощью компьютерной перепроверки мы обнаружили, что тысячи людей, получавших социальную помощь, были одновременно наняты на работу с заработной платой, также оказалось немало и таких, которые в помощи не нуждались. Например, одна семья зарабатывала более ста тысяч долларов в год, и при этом содержала сиделку для ухода за ребенком-инвалидом за счет налогоплательщиков.

Социальная помощь лишала людей самого главного — инициативы и предприимчивости, необходимой для самообеспечения. Одновременно она подрывала и семейные устои: девочки-подростки из крупных городов, по различным причинам не желающие больше жить дома, понимали, что, забеременев, они получат социальное пособие, дающее возможность снимать квартиру, — для этого даже не обязательно ждать рождения ребенка, — а затем они смогут в любое время увеличить ежемесячную помощь, забеременев снова. При этом отец ребенка может иметь хорошую работу и жить со своей семьей. Но ему говорили, что если он уйдет, то в денежном отношении семья выгадает, а если он останется, то не получит пособия.

Таким образом, эта программа социальной помощи, финансировавшаяся за счет налогов, не только способствовала аморальности, разрушающей семью, но именно она была тем постоянным и пагубным источником безысходности, долгое время вынуждавшим не одно поколение людей жить на подачку и лишавшим их какого бы то ни было стимула отказаться от нее.

Некоторые из моих наиболее консервативных сторонников пытались оказать на меня давление, чтобы я начал борьбу за фактическое прекращение программы социальной помощи по принципу "все или ничего", но я считал, что мы не должны лишать помощи тех, кто в ней действительно нуждается или обязан получать ее, как, например, бедные старики, слепые и калеки. Я просто хотел прекратить злоупотребления, исключить людей, которые не должны получать вспомоществование, и попытаться покончить с такой ситуацией, при которой пособие для слишком многих стало образом жизни.

Законодатели от демократов согласились, что расходы на социальное обеспечение стремительно растут, но утверждали, что решить эту проблему можно лишь при помощи огромного повышения налогов, иными словами — увеличить поток денег в дырявое ведро.

К тому времени я уже достаточно долго пробыл в Сакраменто и понял: чтобы провести настоящую реформу социального обеспечения и пробить сопротивление бюрократии и парламента, мы должны обратиться к народу, и на этот раз мы действительно оказали давление. В своих выступлениях я рассказывал о реформе и убеждал людей требовать от своих законодателей навести порядок. Во всех пятидесяти восьми округах штата мы организовали комитеты, направляющие такие требования в парламент. Подействовало ли это? Еще как!

Однажды член либеральной фракции демократов Роберт Моретти, сменивший Джесси Анру на посту спикера ассамблеи, вошел в мой кабинет, подняв руки над головой, как будто я держал его на мушке, и сказал: "Остановите этот поток открыток и писем!" "Садитесь, — пригласил я его. — Послушайте, в этом деле мы с вами партнеры. Так давайте отбросим эмоции и будем работать вместе и разберемся, что можно сделать".

Всю следующую неделю он и я вместе с нашими помощниками работали почти круглосуточно, чтобы разработать пакет реформ, дающих возможность сократить расходы на сотни миллионов долларов в год и одновременно обеспечивающих увеличение привилегий и прожиточного минимума для действительно нуждающихся.

Нам удалось, ужесточив нормы на получение пособия и исключив лазейки, вместо ежемесячного увеличения ассигнований на сорок тысяч долларов добиться их снижения на восемь тысяч. Таким образом, Калифорния перестала быть главным штатом социальной помощи страны.

От федерального правительства, которое устанавливало большинство нормативов по социальному обеспечению, мы добились полномочий, позволявших нам провести эксперимент, при котором всем физически здоровым гражданам, получающим помощь, предоставляется работа. Мы проводили опрос на всех уровнях управленческих учреждений штата и выясняли, что можно было бы сделать на местах при наличии средств и людей. В результате мы получили самые разнообразные ответы, причем ни один из них не был отговоркой или пустяком. Разрешение из Вашингтона на продолжение эксперимента было дано лишь после того, как от нашего имени вмешался президент Никсон. Тогда взамен социальной дотации мы предложили всем здоровым гражданам работу, о нужде в которой узнали в результате опроса, и по мере приобретения необходимых навыков они приступали к работе в частном секторе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное