Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

– Нам доставили адресованный вам пакет с запрещёнными книгами. Ознакомьтесь с их описью.

– Пакет – от кого?

– От Ирины Баскиной. Из Франции. Читайте, читайте. Здесь перечислены названия всех этих книг.

– Кто же их вам принёс, если пакет адресован мне?

– Его передали нам товарищи… – была названа фамилия сокурсника и его жены.

Я пробежала глазами достаточно длинный перечень авторов: Пильняк, Булгаков, Зиновьев, Платонов, Оруэлл, несколько совершенно незнакомых имён, несколько экземпляров Библии…

– Прочла.

– Для чего вам Баскина прислала эти книги? Именно вам, Петкевич? Среди кого вы собирались их распространять?

«Именно вам»… Как же я могла забыть про вызов в Большой дом мужа одной из сокурсниц? Его расспрашивали о каждом из нас. Я и Анатолий Бергер фигурировали в их расспросах как «резиденты».

Толкучка вопросов-ответов и возврат к коронному:

– Среди кого вы собирались распространять книги?

– Я не просила присылать мне эти книги. И не собираюсь их распространять.

– Хотите сказать, что Баскина пишет вам и присылает подарки и книги без вашего разрешения?

– Почему же? С моего разрешения. Я дала согласие на переписку. Даже просила писать мне.

– Зачем?

– По-моему, это нормально. Я по себе знаю, каково остаться одинокой, без друзей. Да ещё в другой стране.

– Вы так уверены, что она там одна?

– Я этого не знаю. И я сказала не одна, а – одинока.

– Почему она выбрала именно вас?

– Потому, наверно, что хотела обезопасить тех, кто ещё не побывал у вас. С меня ведь иной спрос, не так ли? Я ведь вами помечена как «политически неблагонадёжная» на пожизненный срок.

Удивилась паузе. Неужели вняли смыслу ответа? Разговор ведь в сущности шутовской, дурацкий. Двадцать восемь лет назад, пытаясь завербовать меня, тридцатилетнюю, со мной «работал» микуньский шестидесятипятилетний начальник ГБ. Нынче всё наоборот. Тридцатилетние сотрудники ГБ рассматривали меня, пенсионного возраста особу, стараясь определить, заматерелая перед ними антисоветчица или не слишком.

– Мир давно читал книги, которая прислала Баскина! И вы, скорей всего, знаете о них не понаслышке. И что? Они, похоже, не изменили вашего мировоззрения. А про себя могу точно сказать: на моё мировоззрение повлияли не книги, а годы в лагерях.

Меня пробовали уязвить вопросом: «Разве не унизительно для вас получать посылки от тех, кто эмигрировал?» После освобождения из лагеря, едва устроившись на работу, я тратила всю свою ничтожную зарплату на продуктовые передачи для остававшихся в зоне друзей. Теперь всё, что уехавшие в эмиграцию присылали для «6-А», я воспринимала точно так же: как передачи «с воли в зону». У допрашивающих меня молодых людей была иная психология, другой способ существования. И мы опять друг друга – не разумели.

Внешне я держалась спокойно. Но когда после первого круга допроса меня оставили в кабинете одну, сработал рефлекс: «Задыхаюсь!» Так было при аресте во Фрунзе, при вызовах в микуньское ГБ. Следователи, видимо, пошли курить. Мне стало казаться, что всюду впаяны «глазки» и за мной наблюдает техника. Задыхаясь в буквальном смысле слова, я поднялась и тоже вышла в коридор. Он был пуст. Только дверь в соседний кабинет была полуоткрыта. В набитой аппаратурой комнате негромко перематывались бобины. Очевидно, велась запись допроса.

Выбежавший гэбист резко кинул:

– Мы ещё не закончили. Ещё не всё. Пройдите в кабинет… – И, неожиданно смягчившись: – Или вы покурить хотите?

– Я не курю.

Двое допрашивающих зачитывали по списку фамилии «6-А»:

– Вам все известны? Что можете о них сказать?

– Умные, одарённые!

– Не слишком ли?

– Педагоги считали: уровень – выше среднего, – проигнорировала я ехидство.

– Интересные – значит, предстоят знакомства. Посмотрим. Вызывать будем всех.

Я заволновалась, представив, каким испытанием вызов обернётся для одной из сокурсниц. Сказала:

– Не вызывайте, пожалуйста, N.

– Почему это?

– Не всем по силам такие вызовы.

(Мою просьбу учли: в учреждение не вызвали. Но на следующий же день поехали к N. на службу и допрос учинили там.)

В какие-то минуты происходящее казалось мне игрой, валяньем дурака. Нельзя читать разумные книги? Нельзя без цензуры что-то дарить друг другу? Нельзя принимать подарки? Следствие тем не менее объявили незаконченным. Сказали, что будут выяснять всё до конца; что книги возврату не подлежат; если я не хочу более серьёзных последствий, переписку с Баскиной следует прекратить.

По очереди допросили весь бывший «6-А». Интересовались, кто с кем больше дружит, что один думает о другом. Тот же хорошо зарекомендовавший себя приём: выдернуть нить, чтобы нанизанные на неё бусины сами раскатились в разные стороны. В итоге нас квалифицировали как «интеллектуальную диверсионную группу, которая изнутри разлагает искусство». В состряпанном на нас фельетоне мы были названы «антипатриотами, продавшимися Западу за колготки». Похоже, самим гэбистам уже надоело штамповать изношенные клише и клички: в какой-то из инстанций выход фельетона притормозили, и в печати он не появился.